«Повесть о людях и о себе», (часть 1)

А мне и не надо было уметь читать. Я ставила книжку с картинками на подоконник, и они оживали – нарисованные короли и принцессы, они говорили со мной, и я отвечала им. Я уходила в свою маленькую комнатку –  не любила, когда ко мне заходили в это время. Сразу прекращала игру. Родители знали, что меня лучше не трогать: если я раскрыла книжки и расставила их – часа два тишины им обеспечены.

Это была увлекательная игра! Диалоги и приключения рождались из ничего. Сказки не останавливались там, где кончался текст, а продолжались.

Куклы мои тоже имели дар речи, имена и характеры. Я разговаривала с ними, и они каждый день затевали новые проделки.

Но свидетелей я не любила. Прятала свою тайну, как что-то постыдное.

Это была моя территория, где я была всесильна. Здесь я могла быть кем угодно, и со мной могли случиться разные захватывающие приключения: стоило только представить, и они начинали случаться.

Читать я еще не умела.

Вот это они и были, первые стихи, рассказы, повести, романы – что там еще? Они были сочинены, но не написаны. А теперь забыты навсегда.

И – хорошо. Зачем хранить школьные тетрадки, в которых начинала писать палочки и нолики? Это – период становления. Он есть у каждого писателя.

Только иногда он бывает длиной в жизнь…

Профессионализм – это стабильность результата. Для токаря, например. Если токарь не может выдержать размеры  детали – он никуда не годится.  Не профессионал, значит.

А для писателя это правило не срабатывает. У любого писателя есть удачи и неудачи. И эта нестабильность – совсем не признак отсутствия таланта. 

В этом – огорчение, и в этом же – большие надежды.

Писатель не может все писать равноценно. Это – норма. На чем-то он учится, что-то пережил глубже.

Меня всегда обижает, когда говорят: эта вещь у тебя вышла лучше…

Без той, что «хуже», не было бы этой, которая «лучше»!

И вообще, что лучше, что хуже – спорный вопрос…

Вон Александр Дюма сколько накропал! Нет человека, который все это прочел. И нет человека, который хоть что-то не прочел «из Дюма»!

А бесценны из этого наследия лишь немногие романы.  И пусть «великие» литераторы кривят губы: это не литература!

Это – литература! Просто для каждого периода жизни нужна разная литература. Если ты не прочел «Мушкетеров» в десять-двенадцать лет, потом можешь не читать – поздно. И этот великий гимн дружбе утерян для тебя навсегда…

Да, может быть, вся груда литературы, которую написал папаша Дюма, и нужна была, чтобы получилась эта дивная сказка о четырех друзьях, которая бессмертна? А все остальное – тетрадки первого класса с ноликами и палочками… И не нам бросать в него камень… У нас своих черновиков достаточно, хотя некоторые выдаем за чистовики…

Итак, первые стихи…

Они появились, как только я научилась их записывать. Истрепанный блокнотик, который старательно прятала…

Мне странно, когда юных поэтов приводят в студии папы и мамы. Надо же, какие чудные отношения с родителями: придумал стишок и маме прочел!

Для меня это было невозможно. Это столь интимно, такая тайна, ничей посторонний глаз не должен это видеть. Лет в тринадцать-четырнадцать у меня было исписано прозой и стихами несколько толстых тетрадей. Да я бы умерла, если бы кто-то прочел хотя бы несколько строчек!..

Странно! Желания поделиться не было. О «славе» не думалось совсем. Я была свято уверена, что так делает каждый, и у каждого где-то в тайнике лежат такие же тетради, исписанные детским круглым почерком, и никто не должен об этом знать, ни в коем случае!

Так прошли все школьные годы.