«Повесть о людях и о себе», (часть 1)

Из «Юности» мне ответила Юлия Друнина, что мои стихи написаны грамотно, но «на таком уровне пишут многие интеллигентные люди». Из «Кіровоградської правди» пришел страшный ответ, что «окремі вдалі рядки не рятують ваших виршів», а «Молодий комунар» ответил более обнадеживающе: стихи хорошие, но над отдельными строками нужно поработать…

Мне тогда было семнадцать лет, и слова «поработать над строкой» ничего мне не говорили. Проще было все выбросить и начать сначала…

Были и казусы: девочки  писали  примерно так: «я учусь в музыкальном училище и в свободное время пишу стихи»… На что очень резонно ответили: «Если писать «в свободное время», ничего хорошего не получится»…

Меня страшно возмутила такая беспардонность,  с которой они писали от моего имени, но, видя чистые светлые глаза моих горе-друзей, я ничего им не говорила.

Этого не объяснить… Стихи не пишутся «в свободное время». Они либо пишутся, либо – нет. Пишутся часто в самое неподходящее время. Ими живут. Ими мыслят…

Я пожала плечами и сложила всю корреспонденцию в диван, где лежали старые башмаки. Печататься я не собиралась и не надеялась. Бросать писать – тоже. Все это убедило меня, что я была права сто тысяч раз, никому не показывая плоды своих проделок. Они – только для внутреннего пользования…

Но тайна была раскрыта. Танька не жалела сил, убеждая меня, что я должна писать и настаивать на том, чтобы стихи напечатали.

Это был мой самый верный, самый бескорыстный друг. Мы никогда не говорили о дружбе и прочих высоких материях, ехидничали и подкалывали друг друга, состязаясь в остроумии. Кто слушал нас, не мог поверить, что это разговаривают две лучшие подруги,  а не два врага. Сюсюкать было не принято. Назвать ее Танечкой язык не поворачивался. Я для нее тоже была далеко не «Олечка»…

С тех пор и пошло у меня: чем дальше человек, тем ласковее я его называю… Самые родные люди для меня  всегда «Ленки», «Наташки», «Маринки». А в обращениях «Светочка», «Танечка» всегда присутствует ехидство. Ничего не могу с собой поделать, хотя, возможно, многие этого не понимают, а кто-то еще и обижается…

…В детстве я спрашивала бабушку-соседку: «А Иринка дома?» (эта форма имени мне казалась обольстительной),  а она меня не уставала поправлять: «Не Иринка, а Иринушка»…

Но я так и не исправилась…

…Танька умерла на четвертом курсе.

Первые мои стихи, которые «были напечатаны» – эпитафия на мраморной плите…

Она успела попросить об этом.

А памятник я поставила ей позже – «Балладой в желтой тональности». Это моя единственная автобиографическая повесть. Там все – правда…

…Я осталась одна. Новым друзьям не показывала стихи, никогда не говорила об этом. Но – все уже знали.

И вот это случилось – первая публикация!

Описываю так подробно, чтобы знали, как это происходит. Как из безызвестности стихи вдруг попадают в  печать. Сейчас – другое время и молодежь другая. У них иные возможности. Информации – валом, и никакие «идеалы» ее не заслоняют. Правда, им ориентироваться сложнее… Безграмотных молодых людей стало больше, но появляются такие, каких в наше время быть не могло. Мы развивались по другой схеме.

Кому как повезет. Наше поколение все-таки стало тем, кем собиралось, но на это ушло больше времени… В семнадцать лет у нас не могло быть «гениев», за очень редким исключением.

Часто судьбоносной бывает незначащая мелочь,   хотя философия утверждает, что случайностей не бывает – это частный случай закономерности.

Если бы не ушла на пенсию нянечка того детского садика, где мне довелось немного поработать, мой «выход в свет» мог бы случиться намного позже…