«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

Почему я так ополчилась на уважаемых людей, имеющих вес в городе? Имею ли право на такую критику?

Я хорошо помню, как выверяли каждое слово при работе над «Скифской одиссеей» – В. Погрибной не спускал ни малейшей неточности. Я по сто раз переделывала фразы, переписывала целые катрены, сушила голову над рифмами… Архангельский – редактор подстать ему. Сколько замечаний сделал по почти готовой «Флоренции»! Рассматривали буквально под микроскопом каждое слово. Правда, я ему «отомстила», редактируя его переводы, но от этого они стали еще лучше…

А тут – впечатление, что записан первый попавшийся вариант. Если рифмы не хватало – придумывалось несусветное. Уверена, что если бы Валерию Павловичу сделали замечание, он бы нашел лучший вариант. Но никто этого не сделал.

Была громкая презентация. Читатели с восторгом принимали переводчика… И никто не заметил, что одружиться по-украински жениться, а не подружиться…

Привожу неопубликованную статью о второй книге Корнийца. (Видимо, одной статьи оказалось мало – вышла новая книга «переводов», искалечившая прекрасную поэзию). Ни «Народное слово», ни «Вежа» не захотели «клеймить позором уважаемого человека», печатая ее…

 

Нравится ли вам Карузо?

 

Искусство поэтического перевода – вещь тонкая, зыбкая и совсем не такая простая, как кажется на первый взгляд. Переводчика подстерегают волчьи ямы, в которые он неосмотрительно попадает.

Перевод с иностранных языков сложен тем, что поэзия – это язык символов, и у каждого народа они разные. Переводчику, бедняге, кроме языка, нужно знать еще очень многое – дух того народа, его символику, фольклор, откуда в основном и приходят символы, чтобы понять, что хотел сказать автор, воспевая, например, сухие оливы или взгляд газели…

Но не менее сложно переводить с родственных языков. Здесь другое – обманчивость звучания, когда похожие слова обозначают разные вещи (одружився – подружился), желание сохранить рифмы в катрене, когда три из четырех попадают один в один, а четвертая – ну никак не вписывается в стройный хор, и из-за неё, упрямой, приходится ломать такую симпатичную конструкцию…

Ответственный переводчик переломает все, найдя вариант, в котором сохранен ритм и смысл (на то он и мастер!). А дилетант… придумает недостающую рифму – пусть и вопреки смыслу, но похожую по звучанию – и дело с концом!..

Листаю книгу переводов украинской поэзии на русский язык «Перо поэта» (В. Корниец, Центрально-украинское издательство, 2013 г, редактор С. Янчуков), изданную при поддержке Кировоградского областного благотворительного фонда «Развитие Кировоградщины» в рамках региональной программы «Литература рідного краю».

Прежде всего, предложу читателю вместе поиграть в переводчика.

Вот как писал Т. Шевченко:

…Той неситим оком

За край світа зазирає,

Чи нема країни,

Щоб загарбать і з собою

Взять у домовину…

(стр. 12)

А вот как он переведен В. Корнийцом:

 

Тот несытым оком

За край света смотрит жадно:

Нет ли края, чтобы

Заграбастать и с собою

В гроб забрать угробив…

Последняя строчка – блеск! Не говоря уже о тавтологии (гроб – угробив), она опускает поэтический накал. А все потому, что нужна была рифма (чтобы – угробив). Не помогло. Зато вышел прям таки афоризм…

А как вам, читатель, такой, мастерски переведенный вариант:

У всякого своя доля

И свой шлях широкий.

Этот строит, этот рушит,

Тот несытым оком

За край света зазирает,

нет ли где-то края –

захватить, с собой в могилу

разом увлекая.

Играем дальше. Теперь – Борис Олийнык.

…О, мармур був досить вчений!

Він міг би сказать про те,

Що бравсь одкривать Шевченка

Уже не один митець…

(стр. 20)

У В. Корнийца:

О, мрамор знал фактов массу (!!)

И мог рассказать бы, как

Пытался открыть Тараса

Уже не один мастак (!!)

                        (выделено ОП)

Митець – мастак… А какая разница?.. На одну букву начинаются…

(А как просто: митець – творец… и все на месте) Но!.. Как к «творцу» рифму  подобрать? Зачем напрягаться: пишем – мастак, и дело в шляпе…)

Вроде и похоже, но уровень повествования снижен, опошлен, стиль не соблюден…

Еще пример:

Вийду, стану рано-пораненьку

На лугів отаву молоду,

Де сини Ватутіна, Довженко

Борозди за обрії ведуть.

Перевод:

Выйду в степь предутренней порою,

Где в отавах плещется озон,

Где сыны твои, страна героев,

Борозды ведут за горизонт…

Последняя строчка хорошо переведена, но к «горизонту» еще надо бы рифму подобрать… Ну, пусть себе озон плещется… образ такой суперовый. Мол, в поэзии можно все – даже неисследованные природные явления…

Что это за страна героев появилась? Это ведь не агитка компартийная – стихи! И конкретные Ватутин и Довженко воплощают представителей разного рода деятельности: один – ратного труда, другой – искусства. Без них – никак!

И другой пример мастерского перевода:

Выйду, встану рано на рассвете

На отаву сочную лугов,

Где Ватутина, Довженко дети

Борозды ведут за горизонт.

Ещё пример:

І підступно нашіптував сумнів:

Джордано Бруно, подивися згори,

Озирнись на всі чотири сторони:

Папа нависає, мов хижий гриф,

Кардинали в чорних сутанах, як ворони.

Перевод:

И коварно шептало сомненье:

Джордано Бруно, пока не горит,

Оглядись на все четыре стороны…

(дальше – по тексту дословно вышло)

Смысл оригинала: посмотри на все сверху, взглядом потусторонним, отрешившись от земного, осмысли, стоило ли это твоей жизни? В переводе: слышь, Джоржано, пока не горит, у тебя есть время. Думай, парень…

Разницу улавливаете?

А что, веселый перевод: згори – горит…

Далее:

…Лиш од людей сховать їх за парканом,

Щось на зразок укріплень Мажіно,

Щоб потім по системі Дон Жуана

Мінять, як невибагливих жінок.

Перевод:

Лишь от людей их спрятать за заборы,

И запереть все двери на засов,

Чтоб после по системе Казановы

Менять, как неразборчивых особ.

Зачем придумывать весьма непоэтичное слово заборы, если в русском языке есть парканы? И тогда не нужно искусственно менять Дон Жуана на Казанову.

Ну да… Казанова – Дон Жуан… Вроде как Сруль и Акакий – хоть и не похоже, но одно и то же…

Но – не совсем одно и то же! Уравнять безобидного мотылька Казанову, ласкового учителя плотских утех, дающего радость женщинам – ведь ни одной не разбил сердце! – с демоном Дон Жуаном, которому не тело – душа нужна, власть, порабощение, встреча с которым – трагедия для невибагливих жінок!..

Да ладно! Вникать в такие тонкости! Как говорится, пипл схавает…

А женщины куда делись? Что за особы появились?

Но ведь и так можно перевести, не исказив до неузнаваемости смысл, сохранив все знаковые образы – «укрепления Мажино, Дон Жуана, женщин»:

…Лишь от людей их спрятать за парканом,

Подобным укрепленьям Мажино,

Менять чтоб по системе Дон Жуана,

Как дам неприхотливых, их потом.

Тот же автор:

Розрахуюся сріблом скроней

Лиш за те, що навчила ти

В найбруднішому комбінезоні

Не забруднювать чистоти

Перевод:

Рассчитаюсь по первому зову (!!!)

Лишь за то, что учила ты

В самом грязном комбинезоне

Не испачкивать чистоты

Рассчитаюсь серебром висков… Заплачу по первому зову… Как вам такой перевод? А все потому, что к «комбинезону» нужна было рифма, сами понимаете…

Чтобы потом не говорили, что автор только критиковать может, приведу вариант перевода:

Расплачусь серебром висков я,

Что меня научила ты

В самом грязном комбинезоне

Не замарывать чистоты.

Еще пример:

Під ворітьми, де літа мої проходили,

Я об спогади спіткнувся, мов загнузданий.

І хлюпне мені тремкою прохолодою

Твоїх пальців лебедино-біла музика..

Перевод:

У ворот, где тропку много лет прокладывал,

Я споткнусь о камни памяти, как взнузданный.

И плеснет мне в душу трепетной прохладою

твоих пальцев лебедино-белых музыка…

Ужели одно и то же: де літа мої проходили и где тропку много лет прокладывал; споткнуться об спогади и о камни памяти? И ещё: …хлюпне мені и плеснет мне в душу… Душа каким боком здесь оказалась? Плеснуть в душу… это нечто!

И музыка лебедино-белая, а не пальцы…

Ерунда, скажете? Какая разница? В том и заключается качество работы  переводчика, чтобы не вводить читателя в заблуждение… Если у автора музыка белая, так пусть она и в переводе будет такой же, а не пальцы будут белыми…

Далее:

…Пив я воду, пив холодну із криниці,

Срібно дзвонну, срібно плинно проліскову…

Какой красивый образ!..

Читаем перевод:

…Я холодную пил воду из криницы,

Как подснежник, серебром она звучала…

Вода серебряно-звонкая, серебряно-изменчивая, цвета пролески – синяя! Ни о каком подснежнике, звучащем серебром, и речи нет! Куда исчезла поэзия? Куда подевался прекрасный образ? Трудно перевести? Тогда нечего браться за неподъемную работу.

Еще пример:

В багні по коліна,  у роліки взуті…

Перевод:

В дерьме по колено, на роликах битых…

Багно – не дерьмо! Грязь! Сравните: в грязи по колено – одно, но по колено в дерьме – совсем другое.

Обутые в ролики – не то же самое, что на битых роликах. Кстати, вы случайно не знаете, что это за такие битые ролики?

Из Мыколы Винграновского:

Чи, може, упав ти на груди століттям,

У водах своїх освятивши час?

Та сонце твоє узялось верховіттям

І стогону твого напився Тарас…

(стр. 24)

Перевод:

А может, упал ты на плечи столетий?

Чтоб в водах своих освятить этот час?

Но солнце твое унесло лихолетье.

И стон твой испил малолетний Тарас…

В оригинале – упал на грудь, т. е. припал к груди, искал утешения и т. д. В переводе – на плечи… свалился, мол, несите меня, как тяжкий груз, а я – пас…

Кто-то скажет: а какая разница – на плечи, на грудь…  Анатомия отдыхает….

Кто упал на грудь столетья, т. е. Времени? Пришёл в этот мир, в водах освятив Время, эпоху, но солнце превратилось в крону дерева, поросло быльём, проросло чапыжником, измельчало… При чем тут –  лихолетье? И к тому же Тарас – малолетный?

Господа, не надо «улучать Шекспира»!..

Далее:

Я задихаюсь! Біль – до млості!

Я всі прокляття розпрокляв.

І, фіолетовий до злості,

Ножами серце обіклав.

(стр. 48)

Перевод:

Я задыхаюсь! Боль – в сто жил!

Я проклял черепа и кости,

И, фиолетовый от злости,

Ножами сердце обложил…

Почему изменен стиль рифмования с перекрестного на кольцевой?

Каким образом боль до обморока превратилась в боль… в сто жил? Что это за жилы такие, которых, к тому же, еще целых сто? Что это за обороты в русской речи?

Распроклясть проклятия – и проклясть черепа и кости? Что за дикая фантазия? Какие такие черепа и кости?.. Пиратский флаг, что ли?..

…Поза полем – небо та піднеб’я…

(стр. 52)

Перевод:

Вон за полем небо тучи тащит…

У автора небо и поднебесье, у переводчика – небо, которое… тучи тащит! Куда, откуда, зачем?.. Ответа нет… Как нет и поэзии…

Из Лины Костенко:

…Сльоза чомусь набігла до повік…

(стр. 26)

Перевод:

Слеза внезапно взбухла между век…

До меня дошло, что хотел сказать переводчик, но… не обрадувалась бы Лина Васильевна такой интерпретации… Это же зримо: нечто между век взбухает, как нарыв… Есть же в русском языке и более изящные конструкции, хотя бы банальное – на глаза набежала слеза… Но!.. Там дальше есть строчка, к которой нужно было найти рифму:

Не зразу усміхнеться чоловік…

А это удобно  ложится – один в один! И рифма есть: между век – человек…

Еще образец:

Цієї ночі птах кричав

У небо відлетіле… 

 (стр. 54)

Перевод:

Всю эту ночь сыч звал-кричал,

И небо отлетело…

Каким это образом птах, т. е. птица, превратилась в… сыча? Окраска образа другая. И птица-то кричала в высокое небо! В высь, недосягаемость, огромность и необъятность! Красивейший образ! А у переводчика… небо отлетело… «как яйца от продналога»… Куда?

Из Мыколы Сингаевского:

І зацвіла розрив-трава,

Як ранні радощі і болі.

І впали на папір слова –

Гарячі, гнівні, як набої…

Перевод:

И зацвела разрыв-трава,

Как первой радости уроны.

И падали на лист слова,

Точны и гневны, как патроны…

Что это за первой радости уроны? Что за дикий слог? Разве это похоже на авторское ранние радости и боли? Понятно, откуда взялись эти странные уроны радости: нужна была рифма к «патронам»… Жаль было терять две последних строчки, они так легко перегонялись на русский. Ну, подумаешь, в двух первых напишем несуразицу, зато!.. И очень похоже звучит… Но и патроны у автора – горячие и гневные, а у переводчика – точные и гневные. Согласитесь, горячие и точные – далеко не одно и то же.

Предложу вариант перевода, пусть и не дословного, но зато поэтичного:

И зацвела разрыв-трава

и радостью, и болью первой.

Легли на чистый лист слова,

Как пули – горячи и гневны.

Далее, тот же автор:

Учора ще я в цьому колі жив,

Я думав: що ж, міщани, ну, міщани,

Із пледами, торшерами, борщами,

Вареннями з малин, суниць, ожин,

З лимонів, клюкв, смородин, абрикосів…

……………………………………………………………….

Із київського місяця і зір,

Варення із повітря, з неба, моря,

Не хочете? Тоді скуштуйте горя,

Варення з горя і варення з вір!