«Янтарная комната», роман

Еду Бэтя подала простую, но всё приготовлено было по-особому тщательно, с незнакомыми привкусами, и Аркадий, привычный к казённой столовской еде, злился на себя за жадность, за слишком хороший аппетит – будто ради этой картошки, этих аккуратных тефтелей, плавающих в томате, предаёт родного человека. Слушает о нём всякие гадости – и не заступается, не защищает. Он уже представлял себе Риту, маленькую затравленную девочку. С виновато опущенной головкой. С натруженными красными ручками. Одетую в лохмотья, в обноски Бэтиных дочерей… И с азартным злорадством, дожёвывая тефтели, допивая компот, Аркадий стал накручивать себя, с внутренней усмешкой планируя грядущие события… Что-то вроде виденного недавно кинофильма. Как эта маленькая хрупкая девочка войдёт, под ненавидящими взглядами проберётся к своему стулу, и кто-то обязательно сделает ей замечание, а кто-то попросит у него прощения за её неловкость. Как она склонится над своим супом, как он заметит слезинку, сползающую по бледной щеке… Возможно, для большего эффекта он слегка поухаживает за хозяйскими дочками. А потом поднимется, сообщит, что ему пора, возьмёт чемодан и скажет – так это, между прочим: "Давай-ка, Рита, собирай быстро барахлишко! Хотя… Можешь его и здесь бросить. Я тебе всё новое куплю – в Одессе или там, дома. Мне вот именно такая, как ты, и нужна. Если, конечно, я тебе не противен. И если ты готова стать женой моряка".

Вообще-то Аркадий мечтателем не был. И всю жизнь подсмеивался над мечтателем Костей. И пить он умел. Случалось, сам выпивал бутылку и не пьянел. Об этой его особенности даже легенды ходили. А тут… просто непонятно… Разобрало! Он прямо-таки дождаться не мог, когда она вернётся из своей артели!

Увидев её в дверях, он страшно растерялся, расстроился. Будто в самом деле уже успел сделать ей предложение – и вдруг обнаружил, что сирота-племянница совсем не такая, как показалось поначалу, и вовсе не нравится ему. Но деваться некуда, дело сделано.

Сиротским в Рите было только штапельное платьице, застиранное почти до белизны. Она была гораздо крупнее и полнее Муси и Сони. Ухоженная, круглощёкая, грудастая, с толстой косой, уложенной на затылке, с большими рыжевато-коричневыми глазами, глядящими прямо и очень доброжелательно…

Она и в самом деле выглядела лишней в тесной комнатке, среди маленьких, мелкокостных людей, среди старой хрупкой мебели. Двигалась Рита уверенно, шумно мыла руки в коридоре, шумно усаживалась за стол, спокойно смотрела, как Бэтя накладывает ей еду, и, по-видимому, совсем не замечала тёткиной недовольной гримасы, удручённо смиренного взгляда старика, поджатых губ Муси…

И, однако… он произнёс, произнёс заготовленную речь! Именно так, как собирался: с чемоданом в руке, почти уже уходя и между прочим. А Рита – вот уж, что называется, вытаращила на него глаза, ушам своим не веря! Шутит он так глупо – или всё это сказали по радио?

И вообще непонятно было, что делать дальше. Но тут вмешалась Бэтя.

Говорила Бэтя сухо, сурово и, в общем, правильно. Такие, мол, дела на ходу не делаются. Никуда Рита не уедет, пока они не распишутся. Здесь, при ней, при Бэте. Она же на следующий день приобрела для Риты свадебный наряд. Костюмчик из шёлкового бельевого трикотажа: белая блузка и голубая юбка с синими листиками. В таких же костюмчиках сидели на "свадьбе" и Муся с Соней – за круглым маленьким столом под тусклым розовым абажуром. Казалось, все три девушки – невесты, всех их увезёт с собой Аркадий.

Его гвардейскую шоколадку Бэтя наломала на квадратики и разложила по блюдцу. Дорогой шоколад, несколько поседевший в захолустной лавке, брали робко, двумя пальцами. И в том, как Бэтя подбадривала присутствующих, призывая их не стесняться, мерещилось нечто каверзное. Вроде следственного эксперимента.

Первый раз поговорить им довелось в автобусе – а то всё как-то не получалось.

Дорога была красивая, вдоль садов, полей. Аркадий ехал и думал о том, что надо бы с Ритой заговорить, что вот уже полчаса они едут и молчат, и это странно… Но с чего начать – не знал.

Первой решилась заговорить Рита. На одной из остановок показала пальцем на яблоню, туго увешанную зелёными яблоками: "Смотри, как красиво!" Он кивнул. Когда автобус тронулся, она сказала: "Ну, вот, поехали, наконец!" И он снова кивнул. Потом она добавила без всякой подготовки, без перехода: "Не брала я шоколадку. Честное слово, не брала. Я без спроса крошку с пола не возьму!" – "Конечно, не брала! – поспешил ответить Аркадий, приятно удивлённый тем, что внезапная жена его вовсе не такая уж простушка. – Я думаю, это младшая слопала. Как там её… Соня." – "Нет, нет, – заспорила Рита, – уж скорее Муся! Или даже сам Давид. На него иногда нападает. "Хочется чего-нибудь вкусненького! У нас дома нет чего-нибудь вкусненького?" Он, наверное, не выдержал, отломил кусочек, а потом испугался и… Он её очень боится!"

Когда автобус проезжал мимо стада коров, мимо стреноженной лошади или козы, привязанной у ворот, Рита радовалась, как ребёнок, и оглядывалась, пока картинка окончательно не исчезала из поля зрения.

Потом она радовалась в поезде. Аркадий нарочно купил дорогие билеты, и в мягком вагоне они были чуть ли не одни. Собственно, она и в плацкартном радовалась бы не меньше. Рита подпрыгивала на диванчике, восхищалась постельным бельём – так рассматривала его, так разглаживала, будто и простыни, и наволочки с печатями подарили ей для вечного пользования. Вертела в руках оранжевую настольную лампочку, подстаканники – она их видела впервые.