«Девяносто первый или путь в бронзу», окончание романа

Укрылись в Екатеринославе, на Мандрыковке, в старом скособоченном домишке. «Чем крупней город, тем больше лю-дей. Чем больше людей, тем легче среди них спрятаться», – сказал Коба. Впрочем, сам он ни от кого не скрывался. Ни в од-ной экспроприации личным участием не отметился, в полицей-ских сводках не фигурировал. Коба свободно уходил в город, наказывая Камо и Фоме не высовывать даже носа с конспира-тивной квартиры. Сам возвращался поздно, иногда приносил хлеба и другой недорогой еды. В доме – кроме хозяев, екатери-нославского железнодорожника и его жены – находились и дру-гие люди. Кто забегал ненадолго, кто оставался на два-три дня. Коба держался особняком. Пару раз Фоме довелось слышать, как обращался к нему Камо.
– Отпусти в город, Сосо, – со сдержанной горячностью на-чинал Симон. – Ты же знаешь, какой я конспиратор. Оденусь так – ни один комар носом не наточит. Женщиной! Помнишь, я женщиной наряжался, Сосо?
– Помню, Сенько, я всё помню, – согласно кивал Коба, – но… не торопись. Фараоны как псы рыщут, три губернии на уши поставили, нас ищут.
– Фараоны-мараоны! Не найдут, я быстро схожу.
– Зачем тебе в город?
– Не могу клетка сидеть! Похожу, посмотрю политическую обстановку.
– Я сам посмотрю, – усмехался Коба. – А вы сидите здесь и не высовывайтесь. Отдыхайте. Чем плохо, слушай? Придёт команда от Лошади, как переправить деньги…
Когда речь заходила о деньгах, кавказцы обычно перехо-дили на грузинский.