«Fidelitas», рассказ

            — Спасибо, — говорит он, сбрасывая с колен салфетку.

            — Не за что, — она отвечает, даже не глядя на него, полностью отдавшись размешиванию давно растаявшей щепотки сахара в ее бездонной кружке вспенившегося кофе.

            — И все-таки — спасибо, — повторяет он, стараясь увидеть ее глаза, и она, наконец, отвечает на его взгляд, резко и с особой профессиональной гордостью, свойственной, как ему кажется, всем кокоткам.

Улыбнувшись, он тотчас поднимается из-за стола.

Подозвав колли и прихватив помятую полупустую пачку контрабандных Camel, он выходит на балкон. Несколько быстрых коротких затяжек — они идут одна за другой, щекоча горло, вталкивая дым в легкие. Табак горит быстро, и вот окурок замирает в уголке рта, куда он изящно отсылает его, совсем как герой французского кинематографа первой половины пятидесятых. Здесь можно было бы остановиться, немного подумать, изобрести следующий шаг, но седьмой этаж делает все таким неизбежным. Собрав в охапку слишком доверчивого колли, он перебрасывает его через перила. Она визжит и бьется о стекло, но дверь заперта с его стороны, и теперь у него есть время, чтобы спокойно, не торопясь, закурить новую сигарету. Зачем-то он долго смотрит на разорвавшееся внизу тело несчастного свидетеля ее измены, пока надвинувшийся туман — этот великий примиритель, — словно саваном, не покрывает его, приглушив испуганный плач детей во дворе и возмущенные крики соседей. К городу подступает декабрь.

            Через два дня ее перевели из реанимации в неврологическое отделение, а еще через неделю она едва помнила о том, как нежно подступала к ней смерть. Больше они никогда не говорили об этом.

            За день до выписки в последнюю неделю декабря, он приходит к ней.

            — Вчера мне снился ад, — говорит она. — Наверное, это был ад. Тот его круг — не помню, какой по счету, — куда уходят те, кому все-таки удалось сделать то, что хотеласделать я. В моем сне после смерти мы попадаем в больницу — я видела ее во всех деталях: и белые коридоры, и светлые палаты, и любезнейших санитаров, и многомудрых врачей, и такой же кричащий осенний парк во дворе. Мы видим все, до каждой мелочи, но мы еще не знаем, что умерли. Там за нами ухаживают, успокаивают, пытаются убедить в том, что мы поступили плохо, и мы, удачливые самоубийцы, постепенно начинаем в это верить. Но желание убить себя все равно остается в нас, и вот проходит несколько дней, и мы начинаем искать возможность все повторить. Это мучительнейший поиск — во сне я видела, как страдали эти люди, как изобретали всевозможные приемы, чтобы добраться до снотворного в грозно мерцавших стеклянных шкафах в ординаторской, и как, наконец, им удавалось это сделать. Да-да, они убивали себя снова, снова проходили через все это, а потом опять возвращались в больницу, где их убеждали, что они не умерли и что так больше делать нельзя. И все повторялось сначала. Убивать себя бесконечное количество раз, при этом веря, что осталась жива, — вот наказание для таких, как я.

            Немного помолчав, она продолжает:

            — Помнишь, когда-то давно мы были в круизе и с нами тогда путешествовала одна старая кинозвезда. Гениальная старушка, но речь сейчас не об этом. Она никогда не снимала с шеи шарфа или косынки. Она перенесла, наверное, дюжину пластических операций, лицо у нее было словно отшлифованное. Но шею, шею-то не обманешь. Могу представить, какой морщинистой она была у нее. Контраст с лицом был бы ужасным, убийственным. Не помог бы даже застегнутый под самое горло воротник.Так вот, теперь до конца жизни придется и мне таскать всякие подобные аксессуары.

            Проводив взглядом падающий лист чинары – он такой большой, что трудно поверить в то, что какая-то сила смогла победить и оторвать его от ветки, — он осторожно наливает в пластиковый стакан немного SanBenedetto.

— Что ж, я их буду покупать тебе дюжинами от Шанель, Маккуина, Диора или от кого-нибудь еще. Можешь на меня рассчитывать.

Стакан прячется в ее ладони, и как ни в чем не бывало, она отворачивается к окну и долго смотрит, как во дворе больницы двенадцатилетняя девочка вместе с отцом собирает подсохшие желтые листья, спасая их от скорых снегов и обледенений.