«ООО, или клуб любителей жизни и искусства», роман

А чему тут удивляться? Украинец Петро привык быть русским, грек Донат тоже привык. А вот брат Иванушка дурачком прикинулся, стрелу пустил и на богатой киевской лягушке женился. С тех пор в управлении новой страной состоит. Писать бросил. Ни к чему оно.      

Но есть и третьи… Они легко, как хамелеоны, принимают нужные этому пространству и времени формы, красятся в приемлемые для осуществления жизни цвета. Осуждать их глупо. Разве в том их вина, что годами в слоях своей кожи соответствующие пигменты хранят? А первым двум не дано этого. Попытка перетечь в ряды современных писателей вообще редко кому удается. Устойчивый ген даже под сильным на него давлением не хромает — из бурого медведя не получается белый…

А в чем, собственно, можно упрекнуть советских? В том, что они хорошо ели и плохо писали? (К слову, не будем обобщать.)

А нынешние для чего убивают и расчленяют в своих романах? Тоже изголодались, бедняги? Вечный пикник на крови. Советские боялись крови в своих творениях — на кровь за пределами оных они закрывали глаза. А прыткие постсоветские не устают таскать кровавый шлейф реальности в свои фантазии и обратно. Самый популярный цвет в мире — красный. И, конечно, серый. Кстати, классическое сочетание.   

Советские и сегодня не умеют убивать и насиловать в своих романах, но они также не умеют любить без идеи. Их выбросили на рынок вместе с их  одряхлевшей идеей, которая распалась в воздухе, как труха. Многие до сих пор трут посиневшие от неудачного приземления задницы.

Это жестоко, господа. Обидно, что выброшенными оказались и те, кому есть что сказать миру. Их голос уже никогда не будет услышан…

Как только Карина скрылась из виду, Председатель, наконец, догадался, что за гость к ним пожаловал. Он уже встал, выбросив руку вперед, как Владимир Ильич, и патетично произнес:

— Ну, где он, этот инкогнито? Хватит уже прятаться. Леопольд! Выходи, подлый трус.

Это был любимый мультфильм Марика, и Председатель, как оказалось, не забыл об этом. Марик оценил приветствие. Доставая из пакета две бутылки коньяка, пробасил:

— Вот вам озверин. Принимайте по три рюмки в минуту.

— Да мы и без озверина, похоже, сейчас озвереем, — заорал Ленчик и кинулся Марику в объятия.

Для Роберта приезд Марика был неожиданностью с металлическим привкусом. Они, скажем мягко, не любили друг друга, хотя никогда не акцентировали этого на людях. Посему не поприветствовать бывшего коллегу он просто не мог:

— А ну, покажись. Подобрел, дружок, побелел.

Марик первым протянул руку:

— Зато ты, как законсервированный, словно и не было этих двадцати пяти лет.  

— Нас, нас с Камелией пропустите, — затарахтела Нюся.

— Девчонки, вы живы? Как я рад вас всех видеть. — Марик схватил обеих барышень в охапку, приподнял их, оторвав слегка от пола, и закружил.

— Живы-живы, хоть нам так не жить, как вам, Марк Борисович.

Нюся продолжала кружить вокруг Марика. 

— Маричек, — прошептала шутливо Камелия, — и зачем мы вдруг тебе понадобились?

— Да, — подхватил удобную для него тему Роберт. — Столько лет были не нужны, а тут—  получите «наше вам с кисточкой». Правильно я говорю, Парикмахер?

Парикмахер был не в теме, но головой кивнул. Зато в теме был Мудрец:

— Каждый нужен всем и каждый никому не нужен, — сообщил он. — А перед смертью все нужны друг другу для осознания множества ненужных вещей.

Он, вероятно, продолжил бы развивать свою мысль, но ему не дали.

— Разрешите представиться, Аделаида Гельц. — Отодвинув Камелию, Аделаида манерно подала Марику руку для поцелуя.