«Понедельник, вторник...», повесть

1941 – 1950
Настю он встретил случайно, был в командировке в Полтавском УТОП.  «Только повернул на Гоголя – и нос к носу – такая же, совсем не изменилась, похудела только», – рассказывал Соне, и та слушала настороженно, припоминая хорошенькую Настеньку, Гришину  женку.   
Гриша… 
Старики указали на него – «хороший мальчик» – и Яша помог, взял на заготовку  рыбы, а затем и мясником на центральный рынок...
– Этот кусочек мясники всегда оставляют себе. Сладкое мясо. «Цукерштюк». Так называется. Маленький, как кулачок ребенка. Раз, два – и вот он с колоды убирается под стол – а почему нет? Рубщик что-то должен иметь законное? Мало-мальский кусочек? Но дело не в этом. А в том, что все же думают, что они – мясники –  то есть мы – в золоте купаемся… 
Гриша не купался. А кто до войны купался? И Настя его не купалась – да, борщ имела с мясом. И маме он заносил раз в неделю. И нам давал раз в месяц, то есть Соня, конечно, платила. Но где вы найдете такое мясо по госцене? Он выходил с рынка, сворачивал за угол, шел квартал и там, в тени, на лавочке дожидался Соню, и в руках у него был сверток – кило вырезки. Маленький, на первый взгляд.
 Гриша был очень большой, крупный, поэтому все при нем казалось маленьким – и топорик, и комната, и Настя, русская, между прочим, и дочка совсем тонюсенькая, беленькая, как фартук с утра…
И сейчас он стоял на перроне поодаль, в тени. И в руках у него была небольшая винтовка, а с другого боку Настя с одним маленьким чемоданчиком и ребенком. Мама не захотела. Мама сказала, что Киев не сдадут.  Гришу записали в ополчение, выдали трехлинейку. 
– Чего стоишь? Садись! –  Яша махнул ему. – Давай сюда.
– Да ведь, – Гриша замялся, – я не знаю… она ж у меня – гойка… Надо ли… Мама говорит…
– А фамилия у них твоя?
Гриша кивнул. 
– А соседи? 
«Вырезку не простят». – Гриша подхватил их одной рукой – жену (русскую), дочку и чемоданчик – и поставил на подножку. Во второй была маленькая винтовка. И мама-патриот.   
Говорят, есть какой-то кусочек еще вкуснее, хотя и не сладкий. Какой? Не знаю. И Гриша так не считал. 
Он погиб в 1943-м, в отряде Ковпака. Стал подрывником, что называется, «от бога». Все это рассказала Настя. И Яша, недолго думая, забрал ее, понятно, с дочкою,  в Киев, устроил к себе, помог с комнатой. 
– Благодетель! – говорила, поджимая губки, Соня, – что ж ты не помог нашему троюродному Пете, когда тебя просили, а тут – бегал, как заяц, унижался. А?  
И Яша не пытался объяснять, все равно Софа не услышит. А ведь она, Настенька, была из того состава, из литерного, из тех, уже однажды спасенных. 
Впрочем, возможно, была и другая причина. А почему нет?