«Понедельник, вторник...», повесть

2013, январь
 – Старики… В синагоге они стояли рядом с папой – один справа, другой слева. И Борю, старшего сына, папа назвал в честь галантерейщика Бориса (Боруха). И за столом на праздники – точно так же сидели рядом с папой. И Мотю, среднего,  папа назвал в честь бакалейщика Матвея (Матитьяху). И бежали бы, эвакуировались вместе, если бы Исаак дожил. И легли бы когда-нибудь рядом, если бы знали, где он будет лежать. Тогда у ЧК до всех руки не дошли  – выжил его сын – младший – Яша. И то, что он дожил, – тоже их заслуга. И подкармливали, и подлечивали. Это ведь дядя Мотя дал тебе лоток: «Кол-баса, яич-ки, па-пиросы, спич-ки!» Ходи, продавай. И спас – и от голода, и от всего, что могло бы голодного сбить с пути.  Это ведь дядя Боря договорился, чтобы тебя отправили в Ялту, в туберкулезный санаторий. И спас – нет, не только от намечавшейся каверны, но и от хлебозаготовок,  куда Яшу уже направили – в отряд по заготовке излишков  вплоть до голодомора, – от крови спас,  и не забрали Яшу на фронт по той же причине. Учили и жизни, и делу.  В 1933-м Яшу избрали  депутатом Полтавского совета. Он прибежал домой – счастливый, возбужденный, – а они уже сидят, ждут, сели как при папе и сказали: риба. Нужна риба. Иди в обком или горком к первый секретарь. Пусть дает  приказ плести сети. Соль – и на реки. На Ворсклу, на Псел, на Хорол, на Удай. И на Днепр. И так заготовили рыбу – в самые голодные годы. И папу назначили зав отделом торговли города. Теперь им не надо было идти специально. Все было ясно и так: галантерейщик Борис сел на универмаг, а бакалейщик Матвей – на гастроном,  понятно – центральные, и то и то. И стали учить его, Якова, сына Исаака, и тому и тому:
– Ходи ровно, но не гордо.
– Руки не прячь, глаза не отводи.
– Книжечку заведи, а списков не делай.
– Хочешь сказать – пожуй губами. 
– Кости теперь не только в рыбе, кости теперь везде.
– Хочешь сделать –заимей бумагу. 
– Делай свое дело, но помни: мы уже и так  поперек.
– Молчание – гельд. Молчание – жизнь.
Да! И «Стены имеют уши» – это тоже от них.

1953, январь, 13 (вторник), 14.55
Начальник первого отдела Сафронов что-то писал.
– Ружье продаю, – сказал Яша, подавая обходной. – Мне теперь на учебе без отрыва от производства не то, что на охоту…
Ружье было хорошее. Премия за досрочное проведение весеннего сева и обеспечение снабжения рабочих патронного завода – настоящая «тулка», надежная, пристрелянная…
Сафронов, тоже охотник, к Яшиной тулке присматривался, брал в руки, прикладывал, целился. 
– Хорошая у тебя пушка… – говорил каждый раз.
Сафронов принял спецпочту, печати и штампы, ключи от сейфа. Проверил, нет ли у Бедерова долгов. Все было в порядке. 
– Значит, на учебу? А куда?
– После вечерней школы Федот Гурьяныч в Москву рекомендует, в Институт местной промышленности.
– Федот Гурьяныч? Ну да, ну да… Учеба… В Москву, значит, собираешься. С целью поступать...
– Не сразу, Николай. Я же говорю – сначала вечерняя школа. Потом, возможно, техникум. А уже потом – и высшее. Учиться надо, повышать идейный и политический уровень. Так партия велит. Газеты читаешь?
– Я-то читаю... И сегодня читал. О предателях, продавших Родину. И где – в Москве, в столице нашей Родины окопались. Тут, знаешь, Яков, бдительность...  
– Подписывай, Коля, подписывай. Не та дичь. Сезон пока не открыли. И повода у тебя пока нет.
Сафронов напрягся:
– Это ты что имеешь в виду? 
– А что – есть? 
Сафронов вздохнул, пожевал губами, демонстративно отвел глаза, – нехорошая получалась пауза, – наконец, аккуратно, не стуча о донышко чернильницы, дважды обмакнул перо, обтер, не торопясь, подписал.
– Так ты без меня не продавай, – сказал.
– Без тебя не продам, – подтвердил Яша.