«Повесть о людях и о себе», (часть 2)

Кто такой Мастер и чем он отличается от дилетанта? Наверное, главным: стабильность результата. Когда берёшь в руки новый сборник известного автора, надеешься, что он тебя «не подведёт».

С таким настроением открыла сборник стихов Романа Любарского «Зерно і посох», 2012, м. Кіровоград, видавець В. Ф. Лисенко, в котором собраны стихи, написанные исключительно на украинском языке, хотя, как известно, Р. Любарский – русскоязычный поэт.

В первом приближении – вроде приличная поэзия, но при пристальном прочтении полуда с глаз спадает…

Позволю себе высказать некоторые замечания.

Поэзия и музыка – родные сестры. Сходного у них много. Но есть одно общее средство художественной выразительности – ритм, организующее начало, без котрого невозможно представить музыку, а тем паче – поэзию…

Размеры в поэзии те же, что и в музыке – на две четвери, на три, на четыре, переменный размер… В поэзии это называется иначе, но не меняет сущность понятия.

Итак, основа поэзии – ритм. Можно иногда обойтись без рифм, но ритм обязателен даже в нерифмованных строчках.

Собственно, поэзия и начинается с ритма… В эту схему вписываются рифмы, которые вместе с ритмом становятся образами… Ритм – это первый урок поэзии.

Ритм можно изменять, чтобы что-то подчеркнуть, усилить, привлечь внимание к выражению. Но это единичные случаи. Сбои ритма воспринимаются на слух как неряшливость, отсутствие мастерства, косноязычие. Так и хочется привести строку в состветствие…

Обидно, когда в волчьи ямы несовершенства формы (к которым, в первую очередь, относится ритм) попадают и опытные литераторы, коим такое дилетантство непростительно.

Читаем:

…до тих вершин, де небо сповиває

Шляхетну силу правди і добра…

Нам Україна колискової співає,

А за порогом жевріє нова доба…

(стор. 10)

Как по мне – две последние строки никак не вписываються в общий ритмический строй: первые две строки написаны пятистопным ямбом, а две последние – почему-то шестистопным, что тормозит восприятие и бросает на текст тень аматорства.

На те же «грабли» наступает автор и в строках:

…де «Ріо-Ріту» крутить радіола,

Де пізня вишенька солодка і п’янка,

Де, на оцупку сидячи, дідусь Микола

«Медові» палить – в вуса дим пуска… (стор. 22)

Третья и четвертая строчки выпадают из ритма, т. к. написаны шестистопным ямбом, а первая и четвертая – пятистопным. Вообще в этом хорошо задуманном стихотворении каждая третья сточка – в ином ритме. Прием – скажете? Ничего подобного – неаккуратность. Или незнание, что смешивать ритмы – плохо, непрофессионально.

У Р. Любарского частенько происходит сбой ритма, что приводит к мысли о не случайности. Ни о каком «приеме» не может быть и речи. Просто погрешности поэтического слуха. Если бы замечал – не допускал бы таких досадных оплошностей. Обидно. Сам снижает значимость – а ведь есть и мысли, и образы…

Дальше находим «перлы»:

Як блакитна стрічечка,

В’ється в полі річечка,

Ген на видноколі

Ластівка кружля…

Впали роси долі –

Сяють променисто,

В червоне намисто

Вбралася земля.

Вийду за околицю –

день на захід клониться…

…………………………………………

Заболієш волею –

стане слово долею…

(стор. 11, там же)

Хочется спросить автора, что это за роси долі? Что за образ такой вплетён в лёгкий ситчик стихотворной ткани? Не вписывается в ритм хорея червоне намисто, а День на захід клониться –  махровый руссизм, как и заболієш волею…

Те же руссизмы встречаем далее:

…Коли бесідує зі мною Бог…

 (стор. 25)

Веде бесіду – так требуют нормы украинского языка (но это не подходит из-за ударений)…

Относительно банальных рифм:

…Залиш на потім Вільфранш і Кани,

Шепчи неспішно слова любові –

Вона загоїть болючі рани

І поштовх дасть застиглій крові.

 (стор. 77)

Любовь – кровь… Вроде и замаскировано через строку, но… Уж очень банально как для мастера слова, коим себя считает автор. В четвертой строке вообще сбит ритм из-за пропущенного слога. Три последних строки из-за несогласованости в предложении представляют собой абракадабру.

Читая строки:

Cпівали осінь величальну.

Зубрили зиму назубок.

Та веснУ в залу привокзальну

Привів, засватавши, бузок.

О музо обрію і плину,

Волошки й соняхи – твій посаг.

А свій кладу я під калину –

Зерно і посох.

задаешься вопросом: «Cпівали осінь величальну» – это как? Если пели (кому?) – то нужно – осені? Если  осінь – то співала. Видимо, все-таки співали, ибо далее  идёт: зубрили… Странная конструкция…

Ещё – орфоэпическая ошибка, неправильно поставленное ударение. Согласно нормам украинского языка произносить следует: співали не вЕсну, а веснУ.

Рассмотрим программное стихотворение «Зерно и посох». У ЛГ это «приданное». Что оно обозначает? Загадка… Вообще говоря, зерно, семя – символ грядущего урожая, посох – символ странствий. Зерно и посох как сочетаются? Посеял и ушёл? Куда? А растить урожай, ухаживать за посевами, чтобы, в конечном итоге, получить плоды труда, кто будет? Ведь урожай зависит не только от качества зерна, но и от степени ухода. Или – пусть другие работают?

У Маланюка есть сборник стихов под названием «Перстень и посох». Осёдлость и странствие. Противопоставление. Стремление к оседлости, но – вынужденность странствия. Трагедия, по большому счёту.

Пытаюсь осмыслить логическую пару Р. Любарского – ассоциации возникают, достойные пера пародиста…

Книга «Зерно і посох» небольшая, но с претензией на разноплановость. В разделе «Авторизированные переводы» много всякого «добра». Среди прочего – 5 сонетов Шекспира. Автор переводил… с русского язика, с переводов С. Маршака! Настолько похоже – что узнаётся с первых строк.

Вроде как и похвалить надо переводчика, но… В век Интернета, когда доступна любая информация, брать за основу перевод почти столетней давности… А сколько процентов Шекспира в переводе Маршака? Копия копии… Ведь можно было не присваивать маршаковское видение. Пример – перевод 116 сонета.

Думаю, нелегко Маршаку было искать свой образный ряд, чтобы передать мысли оригинала. Почему бы Р. Любарскому не пойти той же дорогой, найдя свое звучание?

Смысл сонета таков:

1 катрен: Любовь не изменяется. Настоящую любовь невозможно уничтожить препятствиями.

2 катрен: Любовь – постоянная веха среди непостоянного мира, постигнуть природу которой невозможно.

3 катрен: Любовь неподвластна Времени, хотя подвластна последнему красота тела.

Ключ: Если кто-то докажет обратное, значит любви никогда не было и стихи мои ни о чём.

Маршак расцветил эти мысли своими образами, которые красивы, но спорны.

В первом катрене Любарский вслед за Маршаком твердит об измене, в то время, как Шекспир говорит, что любовь не изменяется.

Зашкодити коханню двох сердець

Не хочу я. Хіба у змозі зрада

Звести кохання вічне нанівець?

Та навіть смерть коханню не завада.

Не хочет мешать автор – или переводчик? – любящим. А он тут каким боком? И смерть не мешает: конечно – умерли и еще больше любят…А Шекспир вроде говорил, до смерти  не страшны никакие препятствия, ну, а уж после, сами понимаете…

И во втором катрене ключевое понятие – неизменность чувств. И что постигнуть это невозможно, хотя оно очевидно.

Маршак ушел в сторону, рисуя картины моря, звёзд, маяка…

Надо ли быть попугаем? Не лучше ли поискать свой собственный ход?

В третьем катрене вообще наблюдается уход далеко от Шекспира. Образ «кривого серпа в руках Времени» часто повторяется Шекспиром в сонетах на протяжении всего сонетного цикла. У Маршака он превратился в откуда-то взявшуюся куклу: «Любовь – не кукла жалкая в руках / У времени, стирающего розы / На пламенных устах и на щеках…»

Любарский пошел ещё «дальше»: у него «Любов – не лялька-мотанка в руках / Тисячоліть, які косою прози / Стирають пломінь на моїх устах…». И откуда взялась «коса прозы»? До такого не додумались ни Шекспир, ни Маршак… И снова Роман Рафаилович незримо стоит за плечами Шекспира и Маршака: «пломінь на моїх устах…» Незримо присутствует третьим. Маршак был скромнее – себя не пририсовывал на заднике…

Это недопустимо для переводчика – «лялькой-мотанкой» привнести украинский колорит в английскую поэзию. И откуда взялась «коса прозы»? Что это за коса такая?!

И, наконец, сонетный ключ: у Маршака перевод хоть и не совсем точен, но понятен. «А если я не прав и лжет мой стих, / То нет любви – и нет стихов моих».

У Любарского – по меньшей мере – странен: «Але коли я взяв на душу гріх, / Нема любові, як рядків моїх». О каком грехе речь идет? О грехе лжи или грехе плохого перевода?

В результате такого, с позволения сказать, «перевода» у читателя может сложиться довольно странное представление о Шекспире…

Перевод Гарсиа Лорки – калька с перевода Анатолия Гелескула.

На мой взгляд, переводить Лорку ещё сложнее, чем Шекспира: это ассоциативная поэзия, и чтобы понять её, нужно знать немалый пласт испанской литературы, чтобы понять, откуда пришли к автору те или иные символы и образы, знать жизнь того  времени и среду, в которой творил поэт, иначе стихи в переводе превращаются в нагромождение загадочных фраз. Переводчик, кроме всего прочего, должен адаптировать иностранную поэзию для посприятия читателем другой кульруры.

 Нужно ли слепо копировать уже извесный перевод, умножая ошибки и неясности, как это сделал Р. Любарский, переводя «Маленький венский вальс» с Гелескула с точностью, достойной лучшего применения, привнеся свои несуразности?

 Перевод перевода – игра в испорченный телефон. Гелескул понял по-своему образный ряд Лорки, а Любарский – по-своему… образный ряд Гелескула… Приведу лиш несколько строк.

Гелескул (он же – Лорка):

…О, возьми этот вальс,

Этот вальс, закусивший губы…

Любарский:

О, візьми цей вальс,

Цей вальс, що закусив мені губи…

Получается, что Венский вальс набросился на переводчика и искусал его, аки хищный зверь. Картина получается жутковатая… Мистические трилеры не пробовали писать, господин Любарский?

Бог с ними, с иностранными переводами… Но вот перевод с русского языка стихотворения М. Цветаевой (из цикла «Ахматовой»):

О муза плача, прекраснейшая из муз,

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты черную насылаешь метель на Русь,

И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

Перевод:

О муза плачу, найпрекрасніша з муз!

О ти, пекельний віск білої ночі!

Ритм не соблюден изначально. А зачем? Я уже отмечала, что наплевательское отношение к ритму свойственно поэзии Любарского…

 «Шальное исчадие» становится странным «адовым воском». Как это? На что переводчик намекает? А ведь легко перевести дословно: «О ти, шалений виплодок ночі білої!». Тем более, что возможно сохранить и авторскую рифму – «стріли»… Но переводчик идет своим путем:

Ти чорну хугу пускаєш на Русь,

і волання твої випікають нам очі.

«Насылать» и «пускать» – разные вещи… Пускают ветры… Можно было бы – напускаешь… Далее. У Цветаевой роскошный образ – стрелы твоих слов, Ахматова, пронзают нас, как стрелы Купидона, поражающие в самое серце. Переводчик по-другому воздействует на читателей: Анна Ахматова адским воском глаза выжигает… Садист переводчик…

Далее:

…Ахматова! – Это имя – огромный вздох,

И в глубь он падает, которая безымянна…

Перевод:

…Ахматова! – це ім’я – величезний подих,

 І в глиб він падає, що безіменна і безталанна…

Что ж это такое с безымянной бездной случилось, что она стала ещё и несчастной? А я знаю: слогов не хватило в строчке, поэтому срочно пришлось «развить» образ до полного абсурда.

Ещё:

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, и небо над нами – то же!...

Перевод:

Ми короновані тим, що одним кроком

Ми землю топчемо, що небо над нами – Боже!

Мысль автора предельно четкая. Переводчик такого наворотил, что, не имея первоисточника, не понять, о чём речь.

Далее:

…В певучем граде моем куполА горят…

Перевод:

…В співочому граді моєму кУполи горять…

Какая жалость – разное ударение в украинском и русском! И ладно… Зато – дословно. Ах, в ритм не вписывается? А мы ударение перенесем…

Вольное обращение с ударениями – орфоэпическая ошибка… Словарей нет, что ли? Или лень заглянуть? А ведь не самоучка, не технарь по образованию – дипломированный филолог!

Обогатил такой перевод украинскую литературу? Сомневаюсь… И здесь не сослаться на незнание языка – ведь языком оригинала переводчик владеет лучше, чем тем, на который переводит… Получается, что тот, кто должен был переворачивать страницы, играл на фортепиано, а тот, кто должен был играть, переворачивал страницы…

Поэтический перевод – это не просто вдохновение. Это системная работа. Нужно углубиться в автора, понять его стиль, узнать о нём как можно больше. А порхание со стиха на стих разных авторов – легкомысленно. Верхоглядно. Вроде круто: переводил английскую, русскую и испанскую классику! Обидно вдвойне, потому что, вдумчиво работая с редактором, консультируясь со специалистами, Любарский мог бы добиться лучшего результата…

Следует отметить, если литератор владеет не одним языком, – это похвально. Но Р. Любарский убедительнее звучит по-русски. «Зерно і посох» – сборник поэзии на украинском языке. Хорошо ли это? Если есть в этом потребность – да. Если это эксперимент, поиск – да! Если это желание доказать себе, что и это подвластно, – да! Респект! Но если ты мыслишь по-русски, есть ли в этом смысл? Вряд ли… Если у вас в хозяйстве мотоблок, станете ли вы вскапывать своё поле лопатой? Если только из желания доказать кому-то, что и это я мне по силам?

И потому в украинских текстах Р. Любарского то и дело встречаются русскоязычные конструкции, нет той свободы, которую замечаем в русских, потому что словарный запас гораздо меньший. Словом, в этом направлении есть куда развиваться…

Книга оставлят впечатление небрежной, наспех выполненной работы, несмотря на то, что писалась 10 лет (как сказано в аннотации). И это горько. Ведь у Р. Любарского есть и мысли, и чувства, и техника, и вкус. И он – не начинающий литератор, котрому можно было  бы простить столько «проколов».

Пытаюсь понять, почему меня не трогают его стихи? Мне не хватает в них ауры искренности, доброты, исповедальности. Может, это субъективные ощущения? Но поэзия субъективна в своей основе. В лихо закрученных фразах мне мерещаться мёртвые конструкции, и даже в тех стихах, где пронзительные строки выдают, что у поэта – где-то на очень на большой глубине! – есть сердце, меня не оставляет ощущение, что это – маска, поза, стремление казаться мудрым, важным, непостижимым, непогрешимым, а… не быть таковым на деле…

На то, чтобы казаться, сил уходит чрезмерно много. И не остается на простоту и искренность. Как тому пароходу, которому на ход катастрофически недастает пара: он весь ушёл в гудок…

Мастерство – это стабильность результата. Для этого крайне необходимы словари, справочники…

И чтобы всегда была рядом Маргарита – муза. А без Маргариты – какой же Мастер?…

Когда-то Любарский написал, как оказалось, пророческие строки: «В осень входит Маргарита. / Мастер чинит карандаш.» («Точка росы»).

Не надо было столь рано отпускать в осень свою Маргариту…