«Улица Розье», повесть

А потом были ещё сумасшедшие два дня и две ночи, вобравшие опять-таки улицу Розье, но уже заново, потому что каждый день человеческой жизни, как и каждая ночь, не повторяют предыдущие дни и ночи. А Дронников делал свои замечательные наброски, Канторович уговаривал Баську попозировать ему, но она отнекивалась и все искала мне мобилку, достойную ее фантазии, а на второй день приехали из Шотландии Жан-Люк и Ги; день мы провели с ними.

 А потом были еще не просто два дня и две ночи, а 48 часов, находящихся на стыке реальности и фантазии, и улица Розье звонила во мне, будто будильник, я поминутно вздрагивал от этого надоедливого однообразного звона, но он все продолжался - в глубине меня, но только Баське я доверил жалобу на этот звон, а она сказала, что вкус скорого расставания на наших губах, в предпоследний день была раздражительной и говорила нечто важное о несбывшихся планах, их было, как оказалось, слишком много.

В последний день я записал самое важное, хоть знал, что мне придется неоднократно переделывать, ломать строку, предложение, слово, но эта писанина уже вызрела во мне и, покидая в очередной раз Париж, находясь еще в нем, я уже начинал тосковать по улице Розье и всем другим его улицам, хоть мне некогда было по ним бродить.

А потом Баська со своей подругой Селиной проводили меня до автобуса. И смеялась над своей печалью. Тонко иронизировала, а я молчал, ведь во мне уже билась строка, катрен, стихотворение, глава, а еще накатывалась Одесса, по ней я уже начал тосковать. И пришла бабушка Рахиль проводить меня. Одинокая в этом реальном мире, безмолвная, как море. Уносимая вдаль порывом ветра. А потом, когда мой автобус тронулся, я увидел, что юность и старость рядом покидают площадь Согласия. И тогда меня обступила праздничная тьма воспоминаний. 
- Мне хорошо с вами, - говорю я и знаю, что бабушка Рахиль меня понимает.

Третья часть

1

В Париже мне ночью приснилась Одесса. Мы бродили с бабушкой Рахилью по тихим утренним улочкам, а она говорила, что представляла себе город по-другому: более романтичным, но это неважно, главное, что в Одессе живет ее внук, а все остальное пускай поскорее уносят морские волны. Бабушка Рахиль шла не торопясь, особенно по Пушкинской, ей эта улица cразу понравилась, но она сказала, что давно уже отвыкла от таких маленьких домов, ведь в Париже они, здания, более нахохленные, знают свое великолепие, а в Одессе они только готовятся к своему будущему блеску. Мне, как обычно, не хотелось вступать в пререкания, я молчал, показывая своим молчанием, что я с нею полностью согласен, а бабушка Рахиль рассказывала мне новые подробности о своем детстве и о том, что она училась в гимназии в городе Цюрихе, но Швейцария ей не больно нравилась, постоянно тянуло домой - в еврейское местечко под Хмельницким, где оставалась ее мать; там у них был маленький скромный домик, наполненный счастьем.

 Я, повторяю, долго во сне бродил по Одессе и слушал рассказы бабушки Рахили, которая в свои сорок лет была стройной и красивой, но она не замечала своей красоты, а я хотел ей сказать, что она прекрасна, в Одессе мало таких красивых женщин, но бабушка Рахиль, предугадав слова, хоть я их и не успел произнести, сказала, что комплименты ей делать не следует. Оставь, попросила она меня, комплименты жене и смазливым молоденьким девушкам, им они нужны больше.

Мне не хотелось расставаться со своим сном, но тут зазвонил телефон и трель его звонка была так настойчива, что мне пришлось проснуться, но я перед тем, как открыть глаза, успел попрощаться с бабушкой Рахилью и сказал, посмотрев в ее моментально ставшие печальными глаза, обязательно, бабушка, встретимся и уже сегодня, а она улыбнулась мне ласково и глаза у нее сразу потеплели.

Мы договорились с Николаем Дронниковым встретиться через два часа возле музея Родена, но я сказал, что у меня нет никакого желания смотреть на роденовские скульптуры, хоть я их и люблю, а Дронников ответил, что мы найдем в Париже более интересное занятие, но, главное, обсудим планы на ближайшие сто лет, если мало, то можно и на двести. А еще он мне обещал показать свои последние рисунки парижских улочек, которые он успел сделать за последние полгода, прошедшие со дня нашей предыдущей встречи. Он предупредил меня, что рисунки так себе, но есть и ничего, мне будет интересно, только жаль, торопясь все объяснить, удвоил темп речи, мне на этот раз он ничего не подарит, намечается его грандиозная выставка, но, если я захочу, к нашим услугам ксерокс, ведь совсем недалеко работает его близкая знакомая - мадам Корье, она копии сделает запросто. Даже в Париже художники любят делать ксероксные копии на халяву.