«Второй шанс», повесть

Билли не надо было собираться с духом, подбирать обувь, раскрывать зонт и скакать по припухлостям местности к автобусу. Ему надо было собраться с духом, сесть за компьютер и начать трудовой день. Компьютер с потухшим видом стоял в углу комнаты, готовый практически на всё.

Нерадивый наблюдатель сказал бы, что Билли всю сознательную часть своей сорокалетней жизни бился за такой режим работы – и вот наконец его завоевал.  Наблюдатель же добросовестный сказал бы иначе:  как только Билли удалось внятно сформулировать, чего же он хочет, действительность покорно выстроилась в нужном порядке.  Но интеллигент не бывает вполне доволен действительностью.  И сейчас Билли смутно тосковал по какой-нибудь конторе, казенной части, куда надо было бы приплывать к определенному часу и исполнять четко очерченные обязанности. Между тем и это постепенно утомляло Билли сверх всякой меры, и лучше уж дома без свидетелей.

Вообще, если бы все варианты жизни, не гнушаясь их количеством, выстроить в ряд и пронумеровать, Билли привлекли бы дробные номера, существующие разве что в параллельных мирах. В этом альтернативы ветвились чересчур грубо, и Билли то и дело чувствовал себя витязем перед камнем, впадая в законную депрессию.  Он не хотел работать и не хотел не работать. Он неуютно чувствовал себя женатым и неправильно чувствовал себя холостым.  В итоге он выкроил из подручных материалов полуработу и полужену. Кстати. Билли заглянул в мордочку своему мобильнику. Вероника и звонила, пока он спал, и послала смску. Билли взвесил свою любознательность – ее недостало на то, чтобы открыть смс-ку. Он отзвонил Веронике – они быстро договорились, что она придет. Часа в три, в четыре. Билли не знал, сколько сейчас, поэтому время вокруг носило характер условности.

Билли подошел к окну и зачем-то надавил на него лбом. Стекло оказалось никаким, ни теплым, ни холодным. Чуть прохладнее лба. Ливень не переставал; он – против всякой логики – набирал ход. Мир за окном практически потемнел и исчез, мир был ливень. Билли на секунду стало жалко Веронику – как она будет пробираться сюда, под струями, по глубоким полостям воды. Билли попробовал зафиксировать жалость и прорастить из нее маленькую любовь – и все-таки не сумел.

***

Примерно в это же время Валерий сидел на кафедре одного из бесчисленных столичных университетов и любовался дождем.

Его организм был так неправильно устроен, что практически любое внешнее событие воспринимал как сигнал к счастью. Когда посреди лекции за окном померкло, а потом хлынула сверху вода, внутри Валерия все замерло, а потом перевернулось от восторга. Они со студентами разобрали под шум ливня пару интегралов, а потом, последние минут десять, обсуждали дождь и вообще жизнь, немного хаотично, но… как бы сказать – не унижая ни жизни, ни дождя. И после звонка почти никто не ушел, они проговорили еще минут двенадцать, только потом разбрелись.

Теперь у него было окно, то есть пустая пара, и он сидел перед другим окном, не в состоянии согнать с лица блуждающую невнятную улыбку.  Вдруг Валерия посетила идея. Он оглянулся – через стол сидела Галина, относительно молодая женщина-доцент.

—  Галина! Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Они поднялись на этаж, потом прошли по какому-то коридорному переходу, видимо, в соседнее здание, потом пару раз завернули — и Валерий потянул на себя непримечательную белую дверь с потрескавшейся краской. За ней оказалась ниша и маленький крытый балкон.

Здесь шумело, хлестало, дождь даже как-то дымился от собственной полноты. Отдельные капли залетали и сюда. На балконе стояли два металлических стула с мягкими сидениями. Галина вытерла сидение рукой, подвинула стул, села.

—  Как здорово.

—  Правда? Подождите, я сейчас.

И он действительно вернулся чуть ли не через минуту с двумя чашками горячего чая.

—  Ой, спасибо.

Галина подняла лицо и посмотрела назад, как бы через себя. В этом ракурсе она была очень красива. Что странно, и Валерий показался ей очень красив. То есть подробностей так было не ухватить, но его немного мешковатая фигура буквально лучилась.

Ливень чуть утихал, как будто шутя, — и нарастал с новой силой.

***