«Второй шанс», повесть

Далее, наверное, жена и дочь А. В. что-то произносили, но сам А. В. не запомнил ни одной их реплики. Он же постепенно перешел на крик, как если бы взлетел самолет и поднялся высоко над землей.

Он кричал, что здесь к нему относятся как к насекомому. Что человек вымирает в несвободе и как вид , и как особь.  Что страну довели до состояния сырьевого придатка. Что быдло топчет ногами интеллектуальный капитал.

И это реестр только самого осмысленного из того, что он кричал.

Потом он прекратил кричать, но его организм продолжал ровно кричать. Как если бы вдарил по тормозам – а они не сработали.

Алексей Васильевич запомнил лицо дочери с раскрытыми до упора глазами и полуоткрытым ртом, так, что поблескивала скобочка на зубах. Мелькнула мысль: он не увидит, как снимут эту скобочку. Лицо дочери не выражало ни страха, ни даже изумления. Оно выражало какое-то космическое внимание.

И отчего-то везде горел свет. Даже в туалете; даже ночничок.

***

Жена А. В. не стала подавать на развод. Она стала разменивать квартиру. И потекли удивительные дни.

Не было никаких скандалов – как, впрочем, и за предыдущие десятилетия. Все были предупредительны, все улыбались. И если бы не всплывающие и тающие варианты размена, казалось бы, что ничего не случилось.

Нет, случилось – теперь все было как-то глаже, чем раньше, как-то светлее, чем раньше. Знаете, бывает, налаживаются очень хорошие отношения с соседями по купе или по столу в пансионате. Жизнь вместе не жить, разгребать вглубь не надо, а так, на поверхности, очень хорошо. И А.В., перейдя в статус соседа, да и то временного, оказался ровно то, что надо. Здесь его интеллигентность наконец-то нашла себе точное применение.

Каждый день теперь был как последний день. То есть в любую минуту мог оказаться реально последним.  Как если бы любимый человек был смертельно болен, обречен. Но вот сегодня он жив и здесь, с тобой. И завтра он жив, с тобой. И это счастье и боль, боль и счастье.

Все чаще А. В. уходил в ванную, там долго, по-детски, плакал, а потом тщательно промывал лицо холодной водой. Два или три раза он намеревался попросить прощения и… ну, чтобы это все рассосалось, но слова буквально застревали у него в глотке. Нет, даже не в глотке. А. В. сравнительно часто снился сон, что у него рот забит пластилином и он вынимает пальцами огромные залежи пластилина изо рта. Вот где застревали слова – в пластилине.

Причем – если вернуться к соображениям о смертельно больном – в определенном отношении А. В. и был этим смертельным больным. Его теряли. Точнее, его удаляли, как бородавку или вросший ноготь. Но живым еще предстоит жить после потери. И в этом плане А. В. был клинически жив.

И вот – в какие-то два плотных дня – все состоялось. А. В. получил однокомнатную квартиру и даже тугую пачку денег в компенсацию. Он хотел было отказаться от денег, предложить их семье, но и слова, и деньги увязли в пластилине. И теперь, практически не выходя из квартиры и апатии, А. В. потихоньку тратил тугую пачку и поддерживал жизнь своего тела.

Вот только странный район ему попался для существования!  Не центр и не окраина, какие-то потрескавшиеся светло-желтые пятиэтажки среди зеленых дворов, допотопные мертвые автомобили на вечных стоянках, там и сям белье на веревках, пятнистые кошки. И странные молчаливые люди вокруг, все, как на подбор, за пятьдесят, мужчины отчего-то жилистые, а женщины не толстые, но широкие. Названия улиц А. В. так и не смог запомнить, магазин и дом на обратном пути находил скорее по наитию. В магазине его начали узнавать. Там он покупал пельмени, сметану и чай.

Сегодня Алексей Васильевич не заметил дождя за окном. Он смотрел на трещину в потолке, похожую на удар молнии, и искал повод для того, чтобы встать. 

***

В Австралии, как известно, дожди идут только в сезон дождей, а он с сентября по февраль. В остальное время здесь сухо. Поэтому Геннадий в тщетном ожидании дождя сидел на террасе своего ранчо и наблюдал за сумчатой игуаной, которая, в свою очередь, наблюдала за ним.