«Луч прошивает все», повесть

Не то чтобы все так уж вразнобой говорили, но после этих слов как-то рельефно замолчали.
— А вы можете? — спросила Ирина.
— Без проблем.
У меня предстоял рядовой рабочий день в месте, где меня за что-то ценили, и я любил, если честно, покромсать этот рабочий день с обеих сторон, а если получится, ещё выесть дыру в середине. Как-то так естественно получилось, что мы с Гошей и мальчиком, а звали его Арсений, организованно отошли в детскую комнату.
Мы немного поговорили о том о сём, кот переводил взгляд с меня на него и обратно. А потом Арсений сказал:
— А поедемте, пожалуйста, сейчас.
Было далеко не поздно, но воскресенье. Мы залезли в Интернет и нашли дежурную ветеринарку. А потом взяли специальную клетку-корзину, положили туда Гошу, оделись, наскоро сообщили Мише и Ирине о своем решении, поймали машину и доехали.
Я не буду долго говорить о ветеринарке. Одна овчарка то испуганно оглядывала нас, то оборачивалась к своей хозяйке в очках и принималась лизать её в лицо. Мы дождались очереди. Я держал Гошу, как велел врач, Арсений просто стоял рядом. Гоша два раза мяукнул, когда врач сильными пальцами ощупал его лапу. Потом мы вышли; Арсений сел с Гошей на коленях, гладя его и успокаивая. Врач отвёл меня в сторону.
— Что я вам могу сказать. Нужна операция. Её делают в стационаре, а стационар на ремонте. К тому же дорого. Могу усыпить вашего кота, а мальчику скажете, что операция прошла неудачно. Ему так или иначе придётся взрослеть, а кот довольно старый. Так что сами понимаете.
— И что, нет никакого выхода?
— Как же, вот выход, я вам говорю…
Я посмотрел на мальчика и кота.
— А если в Москву?
— Ну, если в Москву, и с деньгами, да на несколько дней, то может быть, может быть.
— Спасибо.
Я подошёл к Арсению и сказал:
— Мы едем в Москву.
И дальше всё как бы по-настоящему сплелось, все шкивы, сочленения, суставы, что там ещё, всё встало на свои места, упруго, по-хорошему. Мы — раз! — и уже были у Миши с Ириной, и их как-то не пришлось долго уговаривать, они принялись экипировать Арсения, попутно выяснив, что поезд через три часа, а я — два! — рванул домой, и Лика всё поняла с полуслова, тем более, что о сватовстве я мог отрапортовать Аркадию в целом положительно, я взял паспорт, деньги, разные мелочи, которые обычно беру в короткие командировки, эти мелочи уже находились в постоянной упругой сцепке, в общем, дело не в них, а я тем временем — три! — позвонил бывшему однокурснику в Москву, который не раз меня туда звал, наскоро сообщил, что приезжаю с мальчиком и с котом, он обрадовался, а я уже ехал на вокзал. Миша, Ирина, Арсений и Гоша уже были там, мы без проблем купили два билета в купе, потом ещё посидели в местном кафе — и вот уже ехали в Москву.
Позвольте мне не рассказывать о железной дороге, тем более что Соне это превосходно удалось. Скажу только вскользь, что у нас всё было абсолютно наоборот. Гоша не доставил нам никаких хлопот. Мы провели в поезде ночь, а назавтра нас уже потчевали у моего друга и бывшего однокурсника Виталия.
Мы с ним прекрасно общались в университете. Знаете, есть студенческие компании, такое постоянное хихиканье, временами натужное, и глупость на глупости. А вот мы с Виталием входили в разные компании и хихикали раздельно. А общались, уже отхихикав, всерьёз, не часто, два или три раза за весь учебный цикл. Три. Точно, три. В колхозе, в одном близлежащем кафе и бродя по парку. Но так получилось, что именно в этих трёх разговорах с Виталием я уточнил свои представления о жизни. Как бы фигурально выразиться — была болванка, а вылепилось лицо. Я бы мог подробнее привести эти разговоры, но тогда мы очень уж далеко отойдём от Арсения и кота, и получится другая история.
Я знал, что Виталий один воспитал сына — так вышло, что жена его эмигрировала, а сын задержался как бы на время, но время шло, а жена всё не пускала там корни в достаточной степени, а потом у неё вдруг оказалась там превосходная семья — и как-то само собой всё осталось, как было. Конечно, для Виталия это было счастье. Думаю, он баловал сына. Когда я увидел этого сына теперь, я подумал, что Виталий к тому же его и раскормил, но потом сообразил, что полнота Феди не вполне здоровая. Обмен веществ.
Пылкость институтских дружб (как-то по?шло прозвучало, типа сбычи мечт, но уж ладно) постепенно сходит на нет, и это обычно оставляет осадок. Но к нам с Виталием это относилось в минимальной степени: наше общение никогда не было пылким. Пару раз мы виделись уже после окончания вуза. Собственно, я видел его впоследствии сбежавшую жену, бледную женщину с тусклыми распущенными волосами, похожую на даму треф в одной из типовых советских колод. Мало кто в точности помнил, как назвали её родители, потому что мы звали её Луизой. Мелькал там и сынок Федя, тогда не толстый, а скорее шустрый.
А потом, когда и редкие встречи могли стать ещё реже, то есть прекратиться, Виталий вдруг уцепился за какую-то зыбкую возможность и рванул в Москву. И у нас появилось алиби на невстречи. Ну, то есть он звал меня, но не было оказии. И вот она возникла — я и приехал.
— Вот как хорошо, — сказал Виталий, сияя, — Коля, его мальчик и его кот.
Мы начали с того, что это был не мой мальчик и не мой кот, и это оказалось прекрасное начало, оно втянуло нас в длиннющий разговор, который прервался только поездкой в стационар. Денег потребовалось довольно много, но не катастрофически, и мы с Виталием разыграли перед кассой характерную гоголевскую сцену, кому платить, и я всё-таки выиграл в этом кавказском поединке, потому что доказал своё более близкое положение к коту. А когда уже отошли от кассы, Арсений деликатно сообщил нам, что папа с мамой дали ему достаточно денег на операцию. Но в общем всё текло хорошо.