«Луч прошивает все», повесть

Вот только кот остался там, среди чужих людей. Он посмотрел на нас так, как будто понял, что мы его оставляем, и не сердился, а благодарил за те годы, когда ему было хорошо с людьми. Всё было не так — мы оставляли его на выздоровление, а не на погибель, но как ему объяснить. Арсений всё ласкал его, целовал в голову и шерстяные щёки, что-то объяснял шёпотом. Ничего страшного не происходило, но отчего-то я не мог на это смотреть. Мы с Виталием вышли на улицу; он закурил. Через несколько минут вышел и Арсений; глаза его блестели, но были тщательно вытерты. Мы молча пошли к метро.
Было холодно, мела позёмка. Вот чего я не сообразил — сменить шляпу на вязаную шапочку. И теперь топал по Москве в шляпе.
— Это не опасная операция, не волнуйся, — сказал Виталий Арсению. — Завтра с самого утра мы позвоним и всё узнаем.
— Хорошо, — ответил Арсений.
И потекла какая-то удивительная жизнь. Арсений с Федей нашли общий язык и мотались по каким-то кафе и компаниям, иногда с этими компаниями забредая к нам — то есть не к нам, к Виталию, просто его дом так гостеприимно распахнулся для меня… Он как-то легко отговорился на работе — видимо, его работа, как и моя, была для общества в лучшем случае желательной, но не постоянно необходимой. Иногда мы срывались куда-то практически попусту, скажем, в магазин за какими-то вариантами еды (хотя еды было вдоволь), и двигались очень стремительно, обгоняя всех. Мне отчего-то казалось, что мы то и дело балансируем по бордюру тротуара, или выскакиваем на проезжую часть и шныряем мимо припаркованных машин, или лавируем между прохожих, попутных и встречных. Надо сказать, что Виталий одолжил мне вязаную шапочку. Так мы и носились по району — два радостных пожилых хмыря в вязаных шапочках.
Гоша нормально выздоравливал. И вот наметилось послезавтра, когда можно было его забирать. Я съездил на вокзал и взял два билета в Саратов — для себя и для Арсения.
Наша московская миссия подходила к концу. Вы знаете, одна сторона — ощущение правильности происходящего. Я ни секунды не сомневался, что поступил правильно. Более того, ради здоровья кота я готов был чем-то пожертвовать, потерпеть какие-то невзгоды. А вместо этого попал на курорт.
Любопытно, но наши теперешние разговоры с Виталием не стали продолжением тех, что мы вели в юности. То, неоконченное, осталось в прошлом. Смысл жизни, который мы так и не очертили окончательно. Теперь, скорее, мы обсуждали, как отмазать от армии сыновей, как встретить настоящую немощную старость, чтобы принести родным минимум хлопот. И это еще самое глобальное. Чаще — ту или иную тупоумную новомодную звезду. И… как бы сказать — пары междометий иной раз хватало, чтобы определить если не верность выбранных курсов, то их скоординированность.
Получается жизнерадостный гимн. Но западала одна какая-то клавиша. Что-то не сходилось. Я сканировал свою короткую память, стараясь определить эту точку дребезга. Ничего конкретного, но это явно было связано с Федей.
В предпоследний день нашего московского гостевания так получилось, что мы с Федей отправились вдвоём на рынок, за хорошей рыбой.
— Учись выбирать рыбу, — шутя и как бы ощупывая тему, сказал я ему. — Станешь главой семьи — вот и пригодится умение выбирать рыбу.
— С чего бы мне стать главой семьи? — хмыкнул Федя. — Потесню отца на следующих выборах?
Я, честно говоря, имел в виду другое — его собственную семью, — что и растолковал парню в ясных и скучных формулировках, не требующих буквального цитирования. Фёдор замкнулся — и некоторое время мы шли молча, поддавливая свежий снежок со своеобразным плащевым звуком.
— Не светят мне эти забавы, — сказал Федя так зрело и мудро, словно ему было не двадцать лет, а по меньшей мере семьдесят, — и у меня как-то всё мгновенно сложилось, оформилось: его нездоровая полнота, чинная жизнь с папашей, чисто подростковые, не по возрасту компании… Скорее всего, у парня был диабет или что там, с полагающимися последствиями — но тут он заговорил дальше, и всё оказалось совсем не так, как меня озарило.
В общем, была девушка, Антонина, студентка с его же курса, которую он любил уже полтора года, но стеснялся подойти к ней и заговорить. Что тут посоветуешь? Будь мужиком? Я помню, одному моему знакомому, который заикался, другой наш общий знакомый, клинически здоровый экземпляр, очень искренне посоветовал не заикаться.
Словом, я молчал, а Федя говорил, говорил. Его словно прорвало. Мы уже шли назад с хорошей рыбой, а он всё обрисовывал прекрасную девушку Тоню. Виталик, насколько я понял, догадывался, но из деликатности внутрь темы не лез. Да, думаю, даже не из деликатности, а из страха обрушить этот хрупкий домик, эту трогательную семью из отца и сына. Постепенно откровения Феди выродились в единый горячий поток восхищения, в котором изредка попадались конкретные детали. Уже возле метро обнаружилось, что Федя узнал адрес Тони в учебной части.
И вот как у меня всё дальше произошло. Я поехал, поменял свой билет позже на сутки. Потом, на следующее утро, мы с Арсением поехали в ветеринарку и забрали оттуда кота с аккуратным бинтом на лапе. Потом заехали домой, собрали вещи, рванули на вокзал, там я поместил Арсения и Гошу в купе, соседи оказались очень симпатичные, в Саратове поезд встретят. А я вернулся домой, сменил вязаную шапочку на шляпу — и мы с Федей поехали по адресу из учебной части. Причем сразу было оговорено, что Федя к Тоне не пойдёт. Он выступал в данном мероприятии исключительно как москвовед. Мне предстояло ввалиться к незнакомым людям с тортом и цветами и выяснить, как их дочь Антонина относится к Фёдору. Мы вышли из какого-то маргинального метро. Валил снег, складываясь даже не в метель, а во что-то несусветное, словно сверху сваливали его гигантскими лопатами огромными порциями. Мы побрели буквально наощупь, по примерному азимуту.