«Янтарная комната», окончание романа

13
В это же время на морском берегу – как раз там, где Боря когда-то после шторма собирал янтарь, где, между прочим, потерял тогда дорогой перочинный ножик, – на поваленном дереве, которое добела обглодал ветер, лениво трепыхалась газетка с остатками холостяцкой трапезы. По большей части – пивные бутылки. Но имелись и водочные.
Всё это добро с расточительной широтой оставили на берегу Толик и его новые знакомые. Все вместе, дружной компанией, они дошли до кинотеатра – а там как-то неожиданно просто распрощались и разошлись кто куда. Один Толик остался и долго ещё стоял в нерешительности. Что-то его чуть-чуть обидело – наверное, эта самая простота… И ещё он раздумывал, не вернуться ли к дереву. За бутылками. Решил, что не стоит.
Вообще-то в последнее время Толик бутылки не бросал. Он их сдавал. Когда-то Толик подсчитал и обнаружил, что за месяц набегает довольно приличная сумма. Но в присутствии таких парней забирать бутылки он постеснялся.
До самого конца, до кинотеатра он был уверен, что эта встреча будет иметь продолжение. Что они все вместе зайдут к нему домой – и тёща увидит, какие у него порядочные, благородные друзья. А то думает, что он выпивает на улице со всякими проходимцами.
Попадались, конечно, и проходимцы, но сейчас был совсем другой случай. Такие толковые мужики! Так хорошо, так смело говорили! И ветер дул такой приятный. И море так приятно штормило. Кстати, спокойно обошлись бы и без водки. Просто… раз уж купил…
Потраченных денег он ничуть не жалел. Неприятно было только то, что не выполнил поручение тёщи. И одолжить не у кого. У Ивановых он точно брал – и не вернул. А вот у Кононенков… То ли брал, то ли нет…

Свернув на свою улицу, он пошёл медленнее. Домой не хотелось. Вот повернулся бы и ушёл куда угодно! Хоть в садик, на лавочке пересидеть. Пока тёща уснёт. Потом пробраться потихоньку… А завтра пораньше уйти, попросить у Сеньки, чтоб вернул долг. Сколько там он брал, Сенька?.. Нет, действительно надо всё записывать! Тут Зинаида Митрофановна права. Она, собственно, во всём права…
Он вдруг как-то мгновенно взбунтовался – почти разъярился. Да что ж это за жизнь! Бояться войти в свой собственный дом! В дом, построенный его собственными родителями! Почему эта правильная старуха ведёт себя так, будто дом принадлежал ей – или, по крайней мере, её дочери? А его, Толика, пускают… от доброты, из милости. Ради детей.
Но так же быстро, как разъярился, Толик остыл. Почувствовал угрызения совести. Вспомнил всё, что наговорил тёще. Нет, зря он её обидел.
А с другой стороны – памятник-то фуфловый! Разве она сама не видит? Дешевле, наверно, и нельзя было заказать. Ну да, она не миллионерша. С её пенсией и на мраморную крошку нелегко накопить. Но кто же её просил спешить? Не могла подождать немного, пока Толик соберёт на приличный, достойный Лены памятник? А не этот… мусор строительный, склеенный белым цементом…
Толик, когда увидел на кладбище памятник, просто расстроился. Но старухе… старухе надо было сказать помягче… "Большое вам, мамаша, спасибо! Пусть пока скромненький постоит. А мы через год-полтора закажем гранитный, самый лучший! Чёрный, с портретом. Может, даже с лепным. Как у генерала на первом участке". Или промолчал бы, по крайней мере. Он, собственно, и не помнил точно, что именно брякнул о памятнике. А старуха теперь будет всю жизнь губы поджимать. До чего ж злопамятная! Как Лена…
Он снова остановился, переждал прилив нежности.

Ну, у Лены оно, конечно, по-другому было… А всё-таки похоже. Что ни скажет старуха, как ни повернётся – напомнит ему Лену.
Он и сегодня ничего бы такого не брякнул, не попрекнул бы. Если бы она не прицепилась к нему с этим виноградом. Завелась: "На каждом углу болгарский виноград продают! Хоть бы веточку детям принёс! Если я не куплю, если я не принесу – ничего здесь не будет! Даже памятник самой ставить пришлось!"
Ну, огрызнулся он… Подумаешь! Тем более, что тут же собрался и пошёл за виноградом.
У ларька он и познакомился с Михаилом. А Михаил познакомил его с Фёдором. И он не жалеет об этом. Они ему на многие вещи глаза открыли. А то повторял за всеми, как попугай: "Интернациональный долг! Интернациональный долг!" Неужели же она не поймёт?
А виноград… Разве ж он чего-то жалеет для детей? Разве когда-то в чём им отказал? Да завтра же у кого-нибудь одолжит денег и завалит их этим виноградом! Целую сумку притащит! Да ему, может, впервые за последний год чуть легче стало! Увидел, что не у него у одного горе. Вот он расскажет ей, тёще, как на глазах у парня душманы самолёт подбили… С дембелями… Как они падали с неба на глазах у всех! А генералы в это время лопатами, кругами шлифовальными торговали! Отправляли домой дублёнки и японскую аппаратуру. Вот пусть, пусть послушает! А то читает свои газеты, как Святое писание! Коммунистка беспартийная… Всё вокруг хорошо, всё вокруг правильно – только с зятем ей не повезло!
Открывая калитку, Толик приосанился, подсобрался. Усмехнулся: так, наверно, артист готовится перед выходом на сцену... Сделал спокойное лицо, постарался забыть о винограде. Сейчас он откроет дверь, войдёт и с порога скажет: "С какими людьми я сегодня познакомился, Зинаида Митрофановна!" Или лучше по-другому: "Плохи наши дела, мамаша! Сибирская нефть кончается! То есть ещё имеется, и немало, – но на большой глубине! И добывать её нерентабельно. В общем, скоро, мамаша, коммунисты ваши потерпят полный швах! Потому что мы одним сырьём торгуем! Как самая отсталая африканская страна! Целые заводы продукцию выпускают на выброс! Ещё немножко – и нам уже на спутники не хватит!"