«Янтарная комната», роман

Взять хоть Сашеньку. Зоя счастлива была, что Серёжка развёлся уже после того, как Сашенька вышла замуж. Ни слова вроде бы не говорилось на эту тему – а Константин видел... Во взгляде её, в каждом движении просвечивала радость: угрожающая опасность миновала.

Он и сам порой ловил себя на той же мелочной радости. И каждый раз обжигал его жестокий стыд. Впрочем, он не давал себе остановиться на этой мысли, чётко осознать её. Давнее чувство вины перед другом не то чтобы прошло совсем – но стало привычным, неощутимым, как часть его существа, его тела, которая лишь иногда напоминает о себе слабым зудом.

Дискомфорт этот, как правило, вызывало появление сына.

Однажды, в последний приезд Сергея, он завёл с ним дурацкий разговор… Они шли пешком с базара и тащили за две ручки огромную сумку с овощами. Не самый подходящий момент, чтобы поговорить по душам, но другого не предвиделось. Константин мучился, не знал, с чего начать. Стал говорить о том, что Сергей совсем ещё молодой мужчина. Он должен заново устроить жизнь, учитывая ошибки прошлого... И тут же, без перехода, забубнил про Юлю. Как, мол, она быстро выросла. Студентка, всё делает по дому… И замечал ли Сергей, какая она хорошенькая. Не хуже Саши…

Сергей, не дослушав, рассмеялся. Сказал, что ему уже сто лет нет никакого дела до отцовских клятв. Что он никогда не чувствовал себя обязанным жениться непременно на дочери Аркадия. Что Сашенька – его лучший друг и не более того. Но вот Юля… Глупее этих намёков Сергей ничего от отца не слышал.

Константин скроил было свою мрачную гримасу, которой он, как железной дверью, отделял себя от окружающих. Но вдруг не выдержал и тоже рассмеялся.

– Ты чего так забеспокоился, сынок? Юля тебе в невесты не напрашивается. Может, она сильно удивилась бы, если бы услышала наш разговор. Не слишком ты завидный мужик, сынок. Вешалку в доме повесить не умеешь. Найдёт себе Юля…

Он хотел ещё добавить – "помоложе, и не разводного, без алиментов…" Но удержался, промолчал. Посмотрел на профиль сына, на чёлочку его на московскую, на очки в золотой оправке, на интеллигентные черты, утратившие юношескую гладкость. И понял, что какой бы он ни был, каким бы он ни стал – он всё-таки дороже ему, чем девочки Аркадия. И, кажется, мысль такая пришла в голову Константину впервые в жизни. А главное, не смутила…

Непривычно и хорошо было идти вдвоём с сыном в этот благостный день, наступать на жёлтые листья, делить пополам тяжесть. Жёсткая ручка уже натёрла Константину ладонь, но он с удовольствием думал, что до их дома – целых три квартала. И ещё он думал о том, что Сергей со всеми своими недостатками наверняка нравится женщинам – особенно образованным, тонким. А Сашеньке он уж точно должен нравиться больше, чем её красавчик.

Константин по-прежнему любил Сашеньку. Радовался, что она так удачно вышла замуж. Действительно: красивый, добрый, щедрый, влюблён по уши. И вдобавок – смелый, отчаянный. Не побоялся Сашенькиной болезни, всех этих мрачных прогнозов.

Но вместе с тем Константин не мог избавиться от гаденького чувства… Ревность, наверное. Стоило кому-нибудь похвалить Сашенькиного мужа – и в Константине немедленно поднималось что-то… зловредное. Нет, он, конечно, помалкивал – но так, будто знал за Борей какие-то тайные делишки и просто не желал о них распространяться.

Почему-то такую вот муть особенно часто поднимала в нём Юлька. Наивный, невинный ребёнок. Впрочем, что ж тут непонятного? Всё было ясно прописано в говорящих Юлькиных глазах. Сразу же после Серёжиной дурацкой женитьбы появился в них особый прищур. Обиженный, обвиняющий. В том, как она хвасталась, как восхищалась счастливым браком сестры, – проступала… победная агрессивность, направленная против Сергея. Да и против него, Константина.

Господи! Да он порой почти сражался с этим ребёнком! То есть лицом и на словах он соглашался и всячески выражал радость… Но внутри, в глубине подвергал сомнению любое Юлькино слово, не верил даже очевидным вещам. Тому, например, непреложному факту, что у Сашеньки после замужества не было ни одного обострения.

9

– Юль! Это ты?

Голова у Риты закружилась. Что-то толкнуло в плечи, сильно затошнило – и сразу прошло. Ерунда! Видно, слишком резко села. Конечно, Юлька. Кому ещё быть.

Рита узнавала своих по любому звуку. У каждого была особая манера класть на полку ключи. Аркадий бросал издали с размаху, Сашенька клала осторожно, почти неслышно. А Юлька – спокойно, одним движением.

Почему-то Юлька всё не закрывала входную дверь, и сквозняк быстро переполнил дом запахами затянувшейся осени. Тополиных листьев, каких-то поздних цветов, первой гнили.

На секунду занавеску вытянуло во двор, но тут же толкнуло обратно в дом, выдуло кружевным парусом.

Голова больше не кружилась, но и встать с дивана было как-то боязно.

– Пойди, Юль, на кухню! Там котлеты, ещё горячие!

– Не хочу-у.

Рита слышала, как Юлька стоя стаскивает сапожки, нашаривает тапочки, возится в ванной.

– Последней пары не было, и мы с девочками забежали в кафе.

Она вошла в комнату свежая, тёплая, влажная, в огромном зелёном халате, который Рита недавно купила для себя, а Юлька нагло присвоила.

Рита подвинулась ближе к стенке, похлопала ладонью по освободившемуся месту – и Юлька шлёпнулась туда с размаху. Диван тяжело скрипнул. Он был огромный. Они запросто умещались на нём втроём. А когда Юлька была маленькая – то и вчетвером. Называлось это "валяться". Дети часто просили: "мама, давай поваляемся!" Рита читала им вслух. Сначала – сказки, потом – трогательные статьи из газет. Лежать на их диване вдвоём с Юлькой было грустно: слишком много оставалось вокруг пустоты. Впрочем, отсутствие Сашеньки уже успело стать такой же странной частью их уюта, как и привычное отсутствие отца.

– Письмо, – сказала Юлька и протянула Рите конверт.