«Янтарная комната», роман

Хоть и рассеянна была мама, она заметила Сашенькино недоумение и поспешила утешить: "Завтра мы сходим с тобой в магазин и купим много-много лампочек! Я почему-то не подумала о лампочках... Устроим свет, как во Дворце культуры! Нам ещё выдадут плафоны для люстры".

Грузчики уговорили Сашенькину маму выпить каплю водки. Они даже попели немного хором. И мама всё повторяла: "У меня никогда не было своего дома! Первый раз в жизни у меня своя крыша над головой!" Грузчики за маму радовались, но как-то не совсем. Уж слишком большая, слишком красивая была квартира.

В ту ночь Сашеньке с мамой пришлось спать на узенькой кушетке. У мамы не было сил распаковывать вещи – да и решили, что вдвоём теплее. Впрочем, всё равно оказалось холодно. Среди ночи маме пришлось подняться и вытащить голубое одеяло. Совсем не так, как это было задумано. Никакой торжественности...

Скользкое одеяло без пододеяльника не грело. И всё сползало – то на одну, то на другую сторону. Сашенька впервые в жизни не спала почти целую ночь и увидела, как за окном светает. Мама равномерно и сильно дышала Сашеньке в шею. Чтобы не разбудить её, Сашенька лежала неподвижно и только глазами водила, изучая, ощупывая каждый уголок нового жилья. Каждый листик на серо-зелёных обоях, белые лепные карнизы…

Комната вовсе не была такой уж маленькой, как представлялось по рассказам взрослых. Но почему они называли её "сказочной"? Ничего сказочного Сашенька, как ни старалась, в ней не находила.

Все надежды она возлагала теперь на латунную трубку, свисающую с потолка и в темноте похожую на птичью лапу. Сашенька не знала, как выглядят "плафоны". Очевидно, так назывались хрустальные капли и цветки, в которых, волшебно мигая, отражалась музыка. Конечно, она уже понимала, что люстра и с плафонами не будет такой роскошной и многоярусной, как в театре, но за ночь успела примириться с этим. И с нетерпением ожидала того момента, когда они с мамой начнут украшать сияющими хрусталиками четырёхпалый неказистый остов.

И надо же! Оказалось, что плафоны – всего-навсего четыре приплюснутых шарика из грубого белого стекла… Мама сама их прикрутила. Ещё четыре плафона, похожих на магазинные кульки, прикрутили прямо к чёрным блямбам в коридоре, на кухне, в ванной и в туалете.

Мама так восхищалась, так суетилась! И не замечала Сашенькиного горького разочарования.

Бедная мама! Когда она упаковывала, увязывала вещи, когда бегала вверх-вниз за грузчиками – всего было ужасно много… Гора, наваленная среди коридора, выглядела ну просто огромной. Но всё это неожиданно быстро рассосалось в большой квартире. Оказалось, что многого, очень многого не хватает. Старые карнизы не годились для широких окон. Шкафчики и буфет остались у Лидии Петровны. Выручали подоконники – на них складывали кастрюли, тарелки, игрушки. Три стула приходилось таскать из комнаты в комнату.

Сразу после плафонов мама занялась окнами. Батареи были горячие, они обжигали пальцы и всё же не могли справиться с холодом, который толстые каменные стены накопили за три зимних месяца. Для того, чтобы законопатить окна как следует, не хватало ни ваты, ни тряпок. Всё рваное, всё ненужное неосмотрительно выбросили при переезде. Негде было раздобыть тырсу, которую мама обычно клала между рамами. Бумажные полоски, приклеенные крахмалом, перемерзая, трещали и отставали от дерева. Странный этот треск был очень неприятен: казалось, что по дому ходит кто-то невидимый. Сашенька боялась оставаться одна в комнатах и всё бегала хвостиком за мамой.

На четвёртый день Сашенька заболела – и в доме появилась доктор Добрина. Первое, что услышали от неё, был совет переложить тряпку для вытирания ног на лестничную клетку: иначе паркет в передней вздуется от влаги. Мама испугалась, сейчас же вынесла тряпку и стала оправдываться: она, мол, никогда прежде не жила в доме с паркетом.

Сашенька влюбилась, едва услышав колокольное ликование низкого голоса доктора Добриной. Ещё до того, как увидела золотистые кудри, зелёные глаза и пышную чернобурку.

Усаживая своё громадное зелёное пальто на единственном свободном стуле, доктор Добрина произносила обычный свой монолог: сначала запугивала, повергала в панику, а затем поднимала в доме волны оптимизма и чрезмерного даже воодушевления. Сверх всего уже сказанного в десяти других квартирах, доктор сообщила, что не ожидала обнаружить в этом доме еврейскую семью. А потом и вовсе разоткровенничалась, стала рассказывать маме, как главврач поликлиники хотел перевести её на другой участок, поскольку в их дом вселилось чуть ли не всё начальство. Но пока он искал ей замену, жильцы успели раскусить, какой она врач, Добрина Мира Моисеевна, и потребовали её оставить.

Тут, наконец, она вошла в комнату и, увидев Сашеньку, удивлённо отпрянула, будто встретила в неожиданном месте старую добрую знакомую. Большое лицо её, склонившееся над Сашенькой, сияло лучше любой люстры. Оно было прекрасно, как… огромное яблоко! Свежее, румяное, с большими сияющими глазами и длинными чёрными ресницами. Доктор Добрина поворачивала Сашеньку за плечики, вертела Сашенькину голову, чтобы получше разглядеть гланды. И после всех этих манипуляций изрекла, как окончательный диагноз: "Красавица! Вырастет – выдам её замуж за моего Борьку!"

4

Когда Сашенька вышла во двор после болезни, была уже весна. Соседские дети успели перезнакомиться, сбиться в компании. Жизнь во дворе шла довольно интересная и даже бурная. Игры оказались старые, самые обычные – классики, салочки. И всё же каждый привнёс из своего района что-то особенное, неизвестное другим.