«Янтарная комната», роман

Да, Миру Моисеевну во дворе не просто любили – её ревновали. А уж Сашенька завидовала каждому, кому удалось хоть на несколько минут согнать улыбку с нарядного лица доктора Добриной. Когда Мира Моисеевна, топоча по гулкому двору, сообщала мимоходом каждому встречному: "Я бегу, у меня там на пятом этаже у Алика Ипатова астматический бронхит" – Сашенька почти жаждала сейчас же закашляться, или упасть в обморок, или вообще… И, видно, чуя это, доктор Добрина, как бы ни спешила, всегда успевала улыбнуться Сашеньке лично, потрепать её по щеке. Хотя бы помахать издали рукой.

6

И вот шёл дождь, то резко усиливаясь, то понемногу слабея, и непонятно было, середина дня сейчас – или начало вечера. Мира Моисеевна пробежала по двору, не взглянув на Сашенькино окно, хлопнула дверью второго парадного.

Дождь был неуютный, какой-то слишком большой. И вот что удивительно: все они уместились под этим дождём. Ну – почти все, о ком здесь пойдёт речь.

На самом краю дождя, в посёлке возле моря, там, где тучи стали уже чуть-чуть светлее, большой мальчик Толик притворялся, что делает уроки. Мать его жарила на кухне картошку с салом, и вкусный запах отвлекал. Мальчику недавно исполнилось тринадцать лет. Его старый лыжный костюм не прикрывал запястья и лодыжки. На голову была натянута сеточка, из её ячеек торчали пучками светлые волосы, не желавшие укладываться назад, "под канадку". Накануне мальчику поставили двойку по русской литературе и велели матери явиться в школу. Поэтому мальчик вырвал страницу из дневника.

Если бы он плюнул на чёртовы уроки, которые никто и не мог сделать от начала до конца, надел ботинки с галошами, накинул коричневый клеёнчатый плащ, вышел из дому, проскакал до калитки по камням, цепочкой выступающим из лужи, прошёл под заборами до угла, свернул бы, ещё бы прошёл, и ещё раз свернул, и сел бы на пригородный поезд, и проехал сорок пять минут, а затем, прямо на вокзальной площади, сел бы в автобус, за пятнадцать минут добрался бы до Серого дома и, войдя в арку, увидел бы в окне третьего этажа маленькую девочку с длинными-длинными петельками тугих косичек – он бы…

Да нет, не стал бы он смотреть долго: слишком она была маленькая, да и плохо её было видно за мутью дождя.

Если бы мальчик вернулся к себе в посёлок и по дороге от станции свернул не на первом перекрёстке, а на втором, то в окне углового дома он заметил бы ещё одну девочку, почти взрослую на вид. На самом деле она была моложе его на год, и звали её Лена. Он учился в третьей школе, а она в первой, и познакомиться им предстояло через восемь лет.

Итак, большого мальчика звали Толя, а другого мальчика, совсем маленького, звали Боря.

Борин детский сад находился в трёх кварталах от Серого дома. Боря тоже стоял у окна. Толстый, с пушкинскими кудряшками, с пухлыми, очень красиво обрисованными губками и заплаканными зелёными глазами. Как раз в тот день Боря не сделал ничего плохого, никто его не наказывал, и плакал он только из-за дождя – просто хотелось плакать. И чтобы как-то объяснить свои слёзы, он сам себя запугивал. Говорил себе, что этот дождь не выльется до завтра. А, может, вообще будет идти всегда, затопит улицы, затопит машины и автобусы… И мама будет сидеть в автобусе среди воды, и не сможет забрать его из детского сада. Всех детей заберут, а он будет стоять, стоять, стоять, а дождь будет греметь, греметь, грохотать в водосточных трубах, вырываться из них, расплющиваться по земле кругами, тонкими и плоскими, как блины, и водяные блины так и будут набегать один на другой, один на другой. Или ещё хуже: море станет расти, станет толкать вспять речку – и, огромное, двинется на город…­­­

Иногда Боря переставал плакать и брался возить по полу красную пожарную машинку – сосредоточенно, с тяжёлым напирающим гулом, от которого дрожало в груди и в голове. А потом он снова шёл к окну и присоединялся к дождю. Ему казалось, что наступает ночь.

Доктор Добрина тоже немножко волновалась. Она договорилась со свекровью, что сама заберёт Борьку из детского сада. Но вызовов оказалось очень много. Делать своё дело кое-как Добрина не любила, а обходиться без необязательных разговоров не умела. Она посматривала на часики, встряхивала головой, как бы укоряя себя, но продолжала говорить. Ничего особенного у ребёнка не было – обыкновенная ангина, чуть-чуть запущенная. Случайно у Миры Моисеевны оказалась с собой её фирменная болтушка. Она велела мамаше приготовить полулитровую банку содового раствора и заставила мальчишку за один раз его выполоскать. Потом смазала ему горло болтушкой и пообещала, что придёт смазать завтра. Всё она делала красиво и удивительно быстро.

Первоначально Мира Моисеевна собиралась стать хирургом-отоларингологом, но жизнь распорядилась иначе. Добрина чрезвычайно гордилась широтой своих профессиональных возможностей и любила при случае их демонстрировать. Она не была бессребреницей, от подарков отказывалась примерно четыре минуты, а потом брала. Но больше всего… больше всего она любила блеснуть, ошеломить. А тут ещё и новый человек, явно интеллигентный, что подтверждало и пианино с нотами на подставке, и портрет Шопена, прислонённый к стене.