«Казак», рассказ

        – Да. Теперь таких кос нету, – гладит Егор узкую полоску полотна, привязывает к ноге оселок в чехле, идет в ложбинку, где уже прошел пару коротких ручек. Пробегается бруском по лезвию – для порядка, машет пару раз без охоты. «А, чтоб тебе черти», – ругает полеглую траву, бросает косу, идет к телке. Надумал перевести за ручей. Выдернул кол, а Калинка как взбесилась, бросилась через ручей в неизвестную сторону. Егор уцепился за цепь, хотел удержать. Куда там! Потащила Егора. В ручье споткнулся, упал, ушиб плечо, ссадил лоб, а телку упустил. Хотел было заплакать с досады, но вместо этого поймал вдруг Калинку, перемотал ей цепью морду, привел в нужное место. Постоял возле скотины, убеждаясь, что здесь ей лучше, отнес в балаган косу и вернулся с увесистым дрыном. Вот тут-то он дал волю своей обиде. Лупцевал телку, посыпая ее проклятиями, до собственной усталости. Затем, попутно, поддал ослице и побрел к ульям. Заглянул в один, в другой – качать рановато, еще денька три-четыре постоят.

        Вечером приехал сын. При нем внучка с сыном. Смотрят – рубаха в зелени.

        – Что случилось? – спрашивает раздраженно сын.

        – Да тел… – плачет Егор, – …ка сволочь! – всех пронимает жалость. – Я е… – вытирает слезы, – …ё повел… Чуть вязы не свернула.

        Зять отворачивается, берет «свою» косу, ищет чехол с оселком, уходит.

        – Куда ты пошел? – строго и заинтересованно кричит Егор, на минутку забыв свое горе.

        – Косить, – честно отвечает зять.

        – Иде ж ты косить собрался?! – с отчаянием в голосе допытывается дед.

        – За дорогой, – отвечает, останавливаясь, зять, – там пырей уже полег.

        – Пусть косит, – говорит сын.

        – Иде?!

        – За дорогой! Идее ж еще?

        – Там же не косили допрежь! – с ужасом в голосе стонет Егор.

        – Да чи не одинаково, идее косить? – примирительно спрашивает сын. – Я там в запрошлом году косил, две копны сена было.

        – Ну, косите! – обиженно разрешает Егор и отворачивается с презрением.

        Внучка внесла в балаган привезенные продукты, навела там порядок, стала за спиной.

        – Ты чего? – удивился дед.

        – Давайте, дедушка, я вам шею меновазином натру, – уговаривающим тоном предлагает она, – помогает…

        – А-а, помогает там, – закапризничал было, но передумал дед, – ну, натри.

         Внучка, довольная, складывает лодочкой ладонь, наливает в нее прозрачной жидкости (на полугрузинском красивом лице ее мелькает материнское выражение), втирает ее в коричневую от загара шею, обматывает полотенцем, застегивает булавкой рубаху. Оба молчат. Смеркается. Косарей все нет. Егор не выдерживает, идет к ним. А те, впервые за лето дорвавшись до любимого дела, знай себе, отрезают, ручка за ручкой, от сплошного лимана разнотравья. Темнеет, уже видны только белые трусы зятя да, белая же, рубаха сына. Неповторимо пахнет свежескошенной травой. Слышится мерный шаг сыновой коси и чуть суетливый – зятевой.

        – Спешит уйтить от Кольки, – определяет Егор и ухмыляется. – Так он тебе и позволит!

        Эта гонка продолжается уже в полной темноте, пока, наконец, не слышится веселое: «Баста!»