«Янтарная комната», окончание романа

Зинаида Митрофановна смутилась. Подалась проведать свой пирог. И как раз вовремя: он уже начинал подсыхать.
– Какое у вас тесто! – восхищалась Сашенька, раскладывая по чёрному противню белые кружочки. От мака и клюквы они выглядели особенно нарядно, по-новогоднему. – Я так завидую всем, кто умеет делать дрожжевое тесто! У меня дрожжевое не получается. Тут, видно, особый талант нужен.
– Да какой там талант! Замесила, обмяла пару раз... Вон с вашими пирожными куда больше возни. А вы ещё слоёное затеяли! Да я бы ни за какие миллионы не стала раскатывать по десять раз!
– Я сама жалею, что слоёное затеяла. Но теперь уж ничего не поделаешь. Ладно. Алёша приведёт друзей… Вы знаете, – вдруг спохватилась она, – через полчаса у Мариночки кончаются уроки… Может, вы бы встретили её? Будет ей сюрприз! Пройдётесь, отдохнёте немножко. И я бы с вами пошла, но такой снег насыпал…
– Да-да, – обрадовалась Зинаида Митрофановна. 
Это было как раз то, что нужно: выйти на улицу. Отдохнуть от чужого пространства. Подумать обо всём спокойно. Ей даже жаль стало, что до конца уроков всего полчаса.
В школу она не зашла. Постояла у дверей, прислушиваясь к знакомому шуму. Школа, где она проработала почти тридцать лет, была поменьше и старой постройки – а гудела так же. Такой же был звонок. И такой же мгновенный топот начинался сразу после звонка. Она очень любила всё это. Следить за часами, нажимать кнопку. Она как бы включала и выключала школьный шум – по собственной воле, одним нехитрым движением. Может, оттого и в жизни всегда немножко командовала. Муж-покойник сердился, и Леночка упрекала. Ведь она и жене Толика, совсем чужому человеку, успела с утра сделать несколько замечаний. Главное, ехала сюда – давала себе слово: молчать, не вмешиваться…
Зазвенел ещё один звонок. Школьный двор опустел. Зинаида Митрофановна растерялась, вошла в школу, стала расспрашивать техничку. Перед той стоял букетик подснежников в чашечке без ручки. Рядом лежало несколько открыток. Зинаиду Митрофановну дети никогда не поздравляли с Восьмым марта. Техничка с удовольствием объяснила Зинаиде Митрофановне, что первые и вторые классы в честь праздника отпустили раньше на один урок. Испуганная Зинаида Митрофановна заторопилась к дому.
– Саша! – крикнула из коридора. – Маринка не пришла?
– Не-ет. А вы что, разминулись?
– Их, оказывается, отпустили больше часа назад.
– Ничего страшного, ничего! – крикнула из кухни Саша. – Она иногда забегает после школы к подружкам. Это рядом, в соседнем доме.

Зинаиде Митрофановне в Сашином бодром голосе померещился испуг.
– Ну конечно, конечно, ничего страшного! – подхватила она.
Тут хлопнула калитка, затопали по ступенькам ножки, сбрасывая снег. Женщины улыбнулись друг другу. Маринкина рожица засветилась в тёмном коридоре. Не сразу заметив бабушку, Маринка метнулась к Саше. В вытянутой замёрзшей ручке белел слегка замученный букетик.
– Мамочка, поздравляю тебя с Женским днём!!!
Саша моргнула виновато, но собралась и за плечики развернула ребёнка лицом к Зинаиде Митрофановне.
– Смотри, кто к нам приехал.
– Бабушка! – удивилась и вместе с тем явно обрадовалась Маринка. И обняла старуху за пояс.
– Вот мы поделим букет пополам, – предложила Сашенька. – Раз бабушка приехала без предупреждения, будем делиться с ней подарками.
Зинаида Митрофановна приняла с благодарностью цветы и завозилась вокруг них, захлопотала, мимоходом замечая всё. Привычные движения, которыми Сашенька помогала Маринке раздеться. И как мельком проверила, не намокли ли у ребёнка ноги.
На серванте, под большим портретом Лены, стояли две одинаковые керамические вазочки. Она хотела поставить цветы туда, но смутилась: как-то странно оно будет выглядеть... Будто она отдаёт дочери то, что девочка принесла этой… в общем-то хорошей женщине. Ну да, больная, очень больная. Так ведь если б не болезнь – разве пошла бы она за Толика?

Весь день Зинаида Митрофановна всячески старалась подавлять в себе недобрые чувства. Спрашивала себя: "Разве лучше будет, если Саше всё надоест? И Толик, и дети. Если она их бросит, уйдёт в свой дом... Или вообще решит жить с родителями. Вот переберутся они назад с Украины, начнут наезжать к дочке, увидят, что и как… Сами её заберут!"
Зинаида Митрофановна пугалась таких своих мыслей. Душа её просветлённо затихала. Ненадолго. Вдруг какая-нибудь мелочь взбалтывала заново её досаду, муть поднимала со дна. Причём именно тогда, когда надо бы умилиться, почувствовать благодарность…
Она догадывалась, что Саша ведёт себя не так, как обычно. Это было заметно хотя бы по Маринке: она весь день поглядывала на мачеху, удивлённо хлопала длиннющими ресницами. Надо думать, без неё, без Зинаиды Митрофановны, Саша ещё мягче, терпеливее. Леночка вела себя с детьми гораздо строже, раздражалась от каждой мелочи. В неё пошла, в мать…
Вот даже сейчас: до чего же трудно было Зинаиде Митрофановне удержаться, не накричать на Алёшку! Явился… Куртка перепачканная, портфель раскрытый… Тетрадки и учебники торчат в беспорядке, будто он только что подобрал их с полу. Ноги по колено мокрые, на щеке ссадина. И ещё шапка на нём, оказывается, чужая! Но нельзя же сразу начинать с замечаний – после того, как не виделись полгода! Зинаида Митрофановна надеялась, что Саша его отчитает. А та – давай хохотать! Тащит его к зеркалу: "Посмотри! Нет, ты посмотри на себя! Где ж тебя носило, чудо моё? Где ты шапку подцепил пожарного цвета?!"
И оба смотрят в зеркало, гогочут…