«Янтарная комната», окончание романа

Хотя в то время он ничего толком не понимал в Сашиной болезни, наивно верил, что ей станет лучше – надежды его были вполне скромными. Пусть бы она начала ходить хотя бы по комнате… Он с радостью согласился бы на какие-нибудь костыли, палки.
Потом, летом, он просто ошалел от счастья, когда увидел её совершенно здоровую и даже забывшую как будто о своей болезни. Хотя, наверное, он был бы точно так же счастлив, если бы она встретила его на костылях.
Право же, лучше бы на костылях! Тогда, в самом начале, он готов, он способен был взять на себя всё это. Но случилось чудо, и Боря к нему быстро привык. Более того: на него нашло дурацкое затмение. Стало казаться, что Сашенькино фантастическое выздоровление – его заслуга. Что его любовь, его забота совершили невозможное.
Он праздновал победу над ними над всеми.
Честно говоря, он всех их не переваривал – тех, кто претендовал на Сашеньку. Добывая из почтового ящика письма её родных и друзей, он внутренне раздражался. Приходилось делать над собой усилие, чтобы изобразить радость, помахать издали конвертом, крикнуть: "Танцуй!"
Особенно злился он, когда приходили письма из Москвы, от Димы. Коротенькие, кое-как накорябанные инструкции о том, что они с Сашей должны прочесть, посмотреть в кино, какие прослушать пластинки... Но Димины письма были по крайней мере редкими.
Его раздражали даже почерки: зубчатый – тестя, чуть судорожный, с неправильным наклоном – Риты, выписанные по одной – огромные круглые буквы Юльки, разбегающиеся загогулины дурочки Вали…
Саша, собственно, и упала тогда, направляясь к ящику за почтой. Ужаснее всего было думать о том, как она лежала на искрошенной цементной дорожке – и не могла подняться, а прямо над ней орал включённый на полную громкость хозяйкин телевизор.
Напрасно он тогда послушался, не повёз Сашу в больницу! Скорее всего, у неё было небольшое сотрясение мозга. Во всяком случае, до того голова у неё так сильно не болела.
А может, и болела. Просто раньше Саша не жаловалась, скрывала… То есть она и теперь не докладывает ему, когда у неё что-нибудь болит. Но прежде не было этой привычки сворачиваться клубочком в углу дивана и крепко прижиматься к кожаному валику то лбом, то теменем.
Ночью он просыпается от того, что она меленько, часто-часто стучит ногой по стене. Она то ли не может, то ли не хочет объяснить ему, что с ней, что за гул такой, о котором она говорит с врачами. Он поднимается, включает настольную лампу и старательно растирает её тело. По всем правилам, как учили врачи. Подаёт таблетки. Если не помогает – пытается как-нибудь отвлечь.
Раньше после бессонных ночей он приезжал на аэродром свежий и бодрый. Не позволял хозяйке себя жалеть. Почти грубо перебивал её: "Плохо не мне – плохо Саше! Мучается Саша, а не я!"
То же говорил он по телефону и матери, когда та пыталась выведывать подробности. Ему очень нравилась эта фраза. Да, он осознавал в себе тщеславие и не собирался с ним бороться. Так чувствует себя ребёнок, который справляется с серьёзным взрослым делом.

Поначалу его смущало то, что весь городок знает о Сашенькином обострении. Но скрыть было невозможно.
После некоторого шока всё пошло по-старому. Они с Сашей быстро привыкли не обращать внимания на мелкие бестактности, которые прорывались у людей из самых добрых побуждений. В конце концов – ведь люди искренне желали им помочь. Например, продавщицы в военторге стали откладывать для них вещи и продукты получше. Потрёпанные жизнью и незамужние, они смотрели на Борю с романтическим обожанием. Казалось, этот странный счастливый брак даёт и им надежду на что-то.
Однажды, выйдя из булочной, Боря задержался, чтобы получше уложить продукты, и услышал, как совершенно незнакомая женщина говорит кому-то: "Он просто святой! Ему надо поставить при жизни золотой памятник! Как он за ней ухаживает! По дому сам всё делает! Возит по врачам…"
Женщине было известно всё. Как он заставляет Сашу заниматься физкультурой, принимать лекарства, ездить в областной центр к профессорам. Как она отказывается к ним ездить. Как в награду за то, что она соглашается на очередную консультацию, муж ведёт её в самое дорогое кафе, покупает цветы и пластинки. И обязательно – какую-нибудь игрушку. Ей известно было даже о розовой обезьянке, купленной совсем недавно…
Разболтать такое мог только один человек – Полина Алексеевна.
Полина Алексеевна! И как же она, старая глупая лошадь, зная всё, более того – зная о том, что Саша в положении, – просит её помочь передвинуть холодильник…
Если бы не чёртова комиссия, если бы дом сдали вовремя, сейчас они с Сашенькой ходили бы присматривать коляску, ванночку… Скорее всего, он уже отвёз бы её к Аркадию и Рите.