«Луч прошивает все», повесть

А надо сказать, ветки буквально тянулись ко мне на балкон и трепетали всей своей зеленью. И когда он это сказал, я понял титульное отличие своей нынешней жизни от прежней. Прежде львиное большинство своих действий я делал чтобы. Они укладывались в длинные, теряющиеся в тумане, цепочки, и цель каждого поступка была вынесена вовне. Рвал жопу на работе, чтобы продвинуться. Продвигался, чтобы обрести большую свободу. А свобода мне в этой сложной системе тоже была нужна чтобы — а не сама по себе. Если я ехал по какой-то улице, то не потому, что она мне нравилась, а чтобы оказаться там-то и там-то. А теперь — ну, вы понимаете — я просто жил, и цель оказывалась внутри действия, как косточка в вишне.
— Да, — ответил я Дмитрию, — неплохо. А ты как?
— Не поверишь. Всё ещё рекламирую майонез «Орёл». Составил 163 варианта.
— А зачем?
— Ты что, позабыл, что ли. Чтобы получить пост и жениться на Елене.
— Можешь сказать, что я выбыл из игры. Снял свою кандидатуру.
— Думаешь, я не говорил? Он не верит. Всё выжидает. Всё ещё взвешивает мои 163 против твоего нуля. Слушай, мы же были друзьями. Скажи мне правду, перед этим самым открытым окном, ты не вынашиваешь убийственной рекламы майонеза «Орёл»? Это было бы нечестно — подставить мне такую подножку. Не говоря уж о моей семье — им так нужно это продвижение.
— Твоей жене и твоему ребёнку нужно, чтобы ты женился на Елене?
— Если не вдаваться в утомительные подробности, да. Согласен, это не вполне обычные обстоятельства, но можешь мне поверить.
Мы помолчали. Ветви шелестели.
— Я клянусь, — сказал я, — что не рекламирую майонез «Орёл». Даже во сне. Я сейчас немного иначе смотрю на вещи. На месте твоего демиурга я бы меньше денег тратил на продвижение майонеза, а больше — на его улучшение.
Дмитрий буквально из воздуха достал ноутбук и, отчего-то пыхтя, записал:
Другие продвигают продукт, а мы улучшаем его. Майонез «Орёл».
— И вообще, — мне хотелось оторваться от этой темы, — есть вещи куда важнее майонеза.
Есть вещи куда важнее майонеза. Но уж если майонез, то «Орёл».
— 165? — спросил я.
Он кивнул.
— Бог в помощь.
И он после ещё нескольких незначительных фраз исчез. А появился — через пару примерно суток — сам Виктор Александрович. По-домашнему, без охраны, без свиты, без звонка. Я не удивился бы, если бы он даже проигнорировал лифт в припадке близости к народу. Я тогда лежал на диване — просто потому, что мне нравилось лежать. В. А. пододвинул табурет и присел к изголовью, как если бы я болел. Но болел-то он…
— Браво, — сказал отец Прекрасной Елены. — Я ознакомился с твоими проектами рекламы майонеза «Орёл». Дмитрий притащил их позавчера, сияя. Как деградируют люди в виду повышения! Это зрелище особого рода.
— И как вам мои проекты?
— Они чудовищны, — ответил В. А. задумчиво. — Отвратительны. То есть идеальны для того, чтобы подкинуть конкуренту. Георгий, ты можешь не отвечать, но меня интересует: ты ведь не специально это сделал.
— Нет, конечно. Я…
— Постой-постой. Дай мне. Ты абсолютно искренне вышел из игры и пытался объяснить это своему малоумному другу, а он ловил твои плоские соображения в свой ноутбук? Так было дело?
— Да. Ну, исключая ваши эпитеты. Я всегда относился к Дмитрию…
— О да, да. Ещё ты любишь мать, уважаешь отца, уступаешь место старушкам в метро, хотя уже забыл, что такое метро. Оставь это для интервью. Я хочу заострить твоё внимание на другом. Ты из наших. Твоя пластика конкурентна в самой своей основе. Ты из тех людей, которые выходят на пляж, потягиваются с удовольствием — и как-то естественно попадают локтем в зубы тем, кто стоят за их спинами.
— А это хорошо? — спросил я. Он пожал плечами и улыбнулся.
— Это замечательно. Это явление того же порядка, что скворец, возвращающийся за тысячи вёрст в родное гнездо, или коршун, пикирующий на вот такую мышь. Деталь должна входить в паз. Локоть должен попадать в челюсть.
— А тот человек, что стоял за плечом, — спросил я на всякий случай, — он заслуживает удар локтем в челюсть?
— Любой человек, — ответил В. А. всё с той же задумчивостью, — заслуживает удар локтем в челюсть, хотя бы потому, что недорабатывает.
Он встал и прошёлся по комнате. Постоял, покачался на носках.
— Да, — одобрил он увиденное. — Если бы я не был я, я бы мог быть здесь.
— Здесь уже занято.
— А? Ну, это поправимо. Шучу. Георгий! Ты, конечно, понимаешь, что выиграл и вполне можешь получить место возле меня и мою единственную дочь впридачу. Сейчас ты уже раскрываешь рот, чтобы отказаться. Не утруждай себя понапрасну. Я понимаю, что весь этот цирк не обходной манёвр, а всерьёз, что только сейчас ты начал жить по-настоящему, что ты жалеешь меня и мне подобных, что ты сбросил с себя старую жизнь, как хитиновый панцирь. Ура. Так как сейчас ты весь набит этой трухой, я тебя ни о чём не спрашиваю. Я зайду через неделю. Надеюсь, за эту неделю ты проблюёшься перед зеркалом и придёшь в себя. А нет — так нет. На всякий случай уведомляю, что твой дружок не получит этот пост ни при каком раскладе. Выйдешь прогуляться до метро?
— Почему бы нет?
Мы чудесно прогулялись до метро, а на обратном пути я отсканировал себя — шевельнулось ли что-то внутри в ответ на слова Виктора Александровича. Нет; ничего.
Прошла неделя. Сочное московское лето стало еще сочнее. Налилось каким-то… ну, соком. За окном сквозь густую, чернеющую к вечеру листву поблёскивали провода. Я флегматично ожидал второго визита В. А., чтобы отказаться от старой жизни раз и навсегда. Нет, неточно сказано. Я и не помнил большую часть времени о его грядущем втором визите, так, изредка что-то шевелилось в мозгах.