«Луч прошивает все», повесть

Ко мне заглянул бывший одноклассник. Он сделался путешественником и много рассказал любопытного о неизвестных доселе землях, удивительных тварях и таинственных островах. Уже с пятой минуты я понимал, что он вдохновенно лжёт, но не понимал зачем. Может быть, его подослал ко мне Виктор Александрович? Но если и так, то чего ради? За окном темнело; наша встреча близилась к концу. В конце должен был проявиться смысл. Вдруг он посмотрел на часы на мобильнике, засуетился и слинял. Я остался в лёгком недоумении, а потом заснул.
Мне приснились эти зыбкие, таинственные острова. Во сне получалось, что неизведанные земли вполне умещаются в черте Москвы. Чей-то неведомый палец обводил периметр на крупномасштабной карте, а голос за кадром наставительно говорил:
— Ты бывал здесь, здесь и здесь. А что внутри треугольника — кто знает?
А я думал — палец и голос принадлежат одному человеку? и человеку ли?
Назавтра, гуляя, я свернул на неприметную тропинку и, петляя между кирпичными стенами, железными заборами, изнанками гаражей и пустырями с лысой травой, проник внутрь промзоны. Здесь была мёртвая узкоколейка, пара ленивых лохматых псов сторожила объект, похожий на дом без дверей и окон, за кустами протекала химически активная река. Валялись мешки какого-то реагента. Я пересёк весь этот сумбур — по другую его сторону возобновилась неприметная тропинка, попетляла между таких же изнанок и вывела меня на взгорье. Далеко внизу шла магистраль. Наблюдая, я опознал местность. Это оказалось значительно дальше от моего дома, чем можно было ожидать. Промзона спрямила привычные окольные пути. Я спустился по чахлому травяному склону и вернулся домой кружной дорогой.
Ко мне пришла Люба, жена Дмитрия. Она просила о какой-то ерунде — то, чтобы я отказался от гонки в пользу Дмитрия, потому что это так для него важно. То — победить, чтобы не разваливать их семью. Потом стала намекать на что-то — и я насилу понял, что она иносказательно умоляла меня подобрать их с ребёнком, если Дмитрию достанется Елена. У бедной женщины помутился ум. Я как мог уверил её, что пост не достанется ни мне, ни Дмитрию; Елена, стало быть, тоже. Люба ушла, затаив недоверие.
Потом пришёл увечный, весь в язвах и струпьях, и стал просить у меня больших денег на избавление от страданий. Я отказал — хотя бы потому, что у меня не было больших свободных денег. Тогда он принялся клеймить меня и проклинать, а также требовать, чтобы я принял предложение В. А. А тут надо заметить, что мой праздный образ жизни чудесным образом сказался на моём физическом состоянии. От субъекта, который то валяется, то слоняется, можно было бы ожидать рыхлости и истончения мышц, но я жил с радостью и как-то незаметно всё время качался. То вдруг обнаруживал, что лежу на локтях… О! кстати…
Георгий продемонстрировал аудитории, что полулежит на локтях.
— Так что я взял гостя за шкирку (на всякий случай всё же минуя язвы и струпья), протащил в ванную и зашвырнул под душ. И что вы думаете? — произошло чудесное исцеление безо всяких денежных вливаний. Просыхал он уже в подъезде.
Эти визиты… я уже не сомневался, что все они — дело рук Виктора Александровича. Они были как реплики в начинённой юмором, сарказмом и иронией беседе. Дайте-ка… вертится ещё одно слово… ага! сардонически. В общем, то не про то, то непонятно что, то самое то, но как-то карикатурно грубо, вроде как не всерьёз. Чего он добивался? — ума не приложу. А сам так и не пожаловал — ни через неделю, ни через месяц, так что мой окончательный отказ так постепенно и усох у меня во рту. Но в голове и в сердце он дал всходы и плоды. Точнее, даже не так — моя новая жизнь шла не в терминах отказа от старой. Я не просыпался каждое утро в тревоге от того, что надо лететь в постылый офис, и не окунался в счастье от того, что кошмар таял в рассветных лучах. О нет! Я всё реже вспоминал о странной молодости. Да и Виктора Александровича начал уже забывать.
Он был бессилен в отношении меня. Ну, он мог меня убить. Ну, я теоретически тоже мог бы поднапрячь свои активы и его заказать. Сами понимаете, это я говорю на грани юмора — кому и с чего надо кого убивать, это как про бесполезную в хозяйстве вещь ляпнуть, что её можно только съесть; понятно, что реально есть её никто не будет.
Между тем приближался август. Изредка набегали грозы, вспыхивало и громыхало, на иссушённую землю падал живительный дождь. Свет фонаря, отражаясь…
— Извини, друг, — добродушно донеслось из полумрака, — нельзя ли без этих вот соловьёв? Нам интересно про тебя, как ты просираешь своё будущее. Ты бери ближе, так сказать, к нефти.
Георгий поворочался, пробуя поймать глазами тёмный угол с автором замечания.
— Если уж мы как-то оказались на «ты», — ответил Георгий, — хотя я не знаю, кто ты такой, и даже толком тебя не вижу, ты, товарищ, видимо, невнимательно меня слушал. Я тебе (ну, и остальным, разумеется) излагаю как раз ровно то, что происходило со мной. Вот давай попробуем экспресс-анкету. Падение гватемальских акций на колбасу из опоссума — с тобой происходит?
— Нет, — хмыкнув, ответил голос.
— А урчание в твоём брюхе — с тобой?
— Ну.
— Отлично. Значит, мы говорим на одном языке. А теперь слушай очень внимательно. Так вот, деловые операции где бы то ни было, в том числе — в моём филиале, происходили не со мной. А дождь в моём районе, за моим окном, которое к тому же, напоминаю, в этот сезон было открыто, — со мной. А все манёвры Виктора Александровича, красота его дочери, слепящий блеск золота и тусклый блеск нефти — не со мной. Ты ждёшь, может быть, кто кого переиграет — он меня или я его. Давай убьём интригу — я. И потому что август. Потому что он бессилен против августа и ещё одиннадцати месяцев, что я тебе, Буратино, и пытаюсь вдолбить.
— Так бы и сказал.