«Луч прошивает все», повесть

— Пардон! — встрял всё тот же интеллигент. — А чему она нас учит, если уж она поучительная? Не подходить к телефону? Плачущего ребёнка посылать, извините, на х.й?
— Тут дамы, — поморщился Василий.
— Дамы меня поймут, если что. По-моему, наш герой первый раз в жизни поступил по-человечески — и сразу растерял свои позиции. Так чему же учит нас этот опыт?
— Странное дело, — отозвался Георгий, глядя в потолок с таким беспечным видом, что, казалось, он посасывает соломинку, хотя откуда здесь взяться соломинке, — мы с вами не пышем взаимной симпатией, но здесь сходимся. Первый раз — не первый, это лирика, но если бы ещё раз, я бы тоже вышел в метель и постарался добраться до этого паренька. Так что я ни о чём не жалею — это мягко сказано. Я о многом жалею помимо этого. Но и данный результат вовсе не кажется мне плачевным. Знаете, когда я шёл последние метры, я отчётливо понимал, что нахожусь внутри снегового кокона. А это, — он обвёл рукой внутренность избы, — напоминает улей или инкубатор. Не знаю, как вы, а я надеюсь выйти отсюда обновлённым.
— А я надеюсь, — отчего-то застенчиво произнёс Николай Павлович, — элементарно выйти отсюда. Меня уже заждались.
На этих словах в обществе поднялся ропот, словно ветерок. Многих уже заждались.
— А скажите, — обратилась к Василию женщина, которая уже открывала рот в этих бревенчатых стенах, — что вы имели в виду, когда выражали надежду на то, что нам удастся в скором времени… — Женщина запуталась в оборотах собственной фразы и покраснела, но всё в общих чертах было понятно.
— Не могу сказать, — ответил Василий просто и добродушно, — боюсь сглазить. Давайте, чтобы скоротать время, послушаем — ну, например, вот вас.
Пожилой мужчина, на которого указал перст ведущего, мгновенно начал уныло говорить, но с такой плохой дикцией, что ни слова было не понятно. С разных сторон послышались сдавленные смешки. Потом интеллигент с бородкой воскликнул:
— Прекратите балаган! Разве не ясно, что это шоу себя исчерпало?!
Пожилой мужчина с плохой дикцией обречённо замолк, потом сказал ещё одну обиженную непонятную фразу — и замолк окончательно.
— Что за отечественная манера, — продолжил интеллигент, — уходить от главных вопросов?
— А какой здесь главный вопрос? — без подвоха спросил Василий.
— Выберемся ли? — предположила всё та же женщина.
— Не-ет! — засмеялся интеллигент. — Это глубоко вторично. Я бы сформулировал так: а живы ли мы на настоящий момент? Что это — материальная изба на окраине города — или своего рода чистилище?
Нельзя сказать, что зал онемел от изумления. Вероятно, сомнения этого рода посещали многих из присутствующих.
— Что ж, — как-то обыденно отреагировал Василий, — не будем уходить от вопросов. Кто из присутствующих на пути сюда мог в принципе скончаться?
Повисла пауза. Потом полная женщина с бревна несмело подняла руку.
— Ну?
— Вера Сергеевна. Я потеряла сознание, потом меня растёрли снегом…
— И всего-то, — подвёл черту под темой Василий. — Потом, милейший, мёртвые, возможно, видят, слышат, могут общаться друг с другом, но, уверяю вас, не увлекаются тушёнкой и не писают. Я понимаю, жив ты или мёртв — это в принципе неснимаемая проблема, но если уж смерть ни в чём не отличается от жизни, давайте уравняем их и двинемся дальше.
— Отлично! — интеллигент не огорчился. — А теперь второй вопрос: не преддверие ли это смерти? Случайно мы оказались здесь — или нет?
— А неслучайно — это как? — спросил Родион.
И на это оказался готов ответ у интеллигента:
— А это в наказание или в награду.
— Прекрасно, — подхватил Василий. — Уточняю: не за всю жизнь и не за отдалённые поступки, потому что это получится спекуляция, а за непосредственно предшествующее погружению в метель. Соня бежала от любви. Николай Павлович шёл свататься. Родион искал трёх минут надежды. Георгий поддался состраданию. Согласен, здесь прощупывается метафизическая струя. Не будем уходить от вопроса. Да и я… Но, может быть, кто-то считает, что попал сюда случайно?
— Я вышел за сметаной, — прогудел всё тот же голос из тёмного угла.
Все облегчённо рассмеялись.
— Чуть подробнее, — попросил интеллигент. — Потому что сметана — это внешняя канва поступка, а есть ведь и глубинная мотивация…
— Понял вашу несложную мысль, — отозвался голос. — Отправился за сметаной, чтобы обмазать последний пельмень для смертельно больного дяди, — да так и не успел. Нет. Это была просто сметана. Знаете, как говорил Фрейд: иногда банан — это просто банан.
И тут произошли два события практически одновременно. Василий привстал и попытался заглянуть в тёмный угол, а откуда-то извне и сбоку донёсся глухой взрыв. Стены избы чуть дрогнули. Сверху посыпалась какая-то мелкая труха, попала кому в глаз, кому за шиворот.
— Началось, — сказал интеллигент с какой-то тревожной радостью.
Вера Сергеевна метнулась к двери и затрясла засов.
— Выпустите меня! — крикнула она, слегка обернувшись. — Они без меня не смогут.
— Прекратите истерику, — ответил Василий оскорбительно спокойно. — Во-первых, никто из нас вас здесь не удерживает; это причуды погоды. Во-вторых, кого бы вы ни имели в виду, они смогут и без вас.
Женщину как отключили от розетки. Она постояла молча пару секунд, потом села на ближайшее бревно. Прозвучал второй взрыв — громче и ближе.
— Поступь судьбы, — откомментировали из тёмного угла.
Василий спокойно кивнул. Его уверенность передалась другим. Между вторым и третьим взрывом никто особо не дёргался, разве что отряхивали труху. Третий взрыв произошёл совсем близко. Треснуло одно стекло. Из трещины потянуло холодом, но несильно. Против всякой сезонной логики — скорее весной, тающими снегами.